Избранные произведения

Они предельно сблизились, но все осталось по-прежнему: Вера Петровна по-прежнему была старше его на четыре с лишним года, у нее по-прежнему была дочка и мать. Все, что так жестоко, прямо, отчетливо предсказала Вере Петровне Клавдия Ивановна, осталось. «Неправильно», – сказала Клавдия Ивановна, и Вера Петровна сама понимала, что неправильно. Но как же теперь расстаться, если она так любит его? Да ведь это уже и не просто любовь – она сроднилась с ним, она чувствует его неотделимой частью себя самой, вот как свою руку или ногу…

– Серафима сегодня не придет, у нее ангина, – услышала она из-за стеллажей голос Людмилы Яковлевны. – Знаю я эти ангины в середине лета. Опять объелась чем-нибудь.

Вера Петровна сообразила, что в библиотеке, кроме нее и Людмилы Яковлевны, никого нет. И в своем несчастье она вдруг потянулась к Людмиле Яковлевне. Ведь Людмила Яковлевна не Клавдия Ивановна: та – простая душа, прожившая правильную жизнь и не требующая от жизни ничего, кроме правильности. А Людмила Яковлевна – образованная опытная женщина, знающая, что жизнь не проста и не прямолинейна. Что, если попросить у Людмилы Яковлевны совета, ответа?..

– Людмила Яковлевна!.. – позвала Вера Петровна.

– Сейчас, – ответила Людмила Яковлевна спокойным, обычным, деловым голосом.

Услышав этот служебный голос, Вера Петровна сразу раскаялась, что позвала ее. Нет, ей никто не может помочь… Она одна, одна… И вдруг почувствовала, что слезы ползут по ее лицу к подбородку. Уже слышно было, как шуршит шелковое платье Людмилы Яковлевны. Чтобы Людмила Яковлевна не увидела слез, Вера Петровна вскочила и уткнулась лицом в книжную полку.

– Что с вами, дорогая моя? – воскликнула Людмила Яковлевна совсем другим, ласковым голосом.

От этих ласковых слов плечи Веры Петровны вздрогнули, и слезы покатились еще сильнее. Людмила Яковлевна положила ей на голову свою крупную руку с холодными кольцами на длинных пальцах. Вера Петровна вытерла слезы и повернулась. Людмила Яковлевна была гораздо выше ее ростом; глядя снизу вверх с надеждой и благодарностью ей в лицо, Вера Петровна видела узкие темные ноздри, топкую желтоватую шею в складках, щеки в мешочках и прищуренные, темные, красивые глаза.

– Не надо плакать, – сказала Людмила Яковлевна, проведя ладонью по щеке Веры Петровны. – Радоваться надо, а не плакать. Вам выпала на долю удача, – хватайте ее!

– Я совсем измучилась, – сказала Вера Петровна, смущенная своими слезами и наконец-то совладав с ними. – Не знаю я, что мне делать. Я все думаю, думаю…

– Зачем думать? О чем? – воскликнула Людмила Яковлевна. – Тут хватать надо, а не думать. Не прозевать!

– Я старше его, – сказала Вера Петровна.

– Тем лучше! – возразила Людмила Яковлевна. – Пока это ваше преимущество.

– Но ведь он бросит меня…

– Разумеется, бросит, – согласилась Людмила Яковлевна. – Ведь вы не единственная женщина на свете. И не самая прекрасная из всех. И стареть вы начнете гораздо раньше его.

Эти беспощадные слова она произнесла так убежденно, спокойно и просто, что Вера Петровна посмотрела на нее с ужасом.

– Глупенькая! – воскликнула Людмила Яковлевна. – Зачем огорчаться? Надо брать то, что само идет в руки. Ведь все так быстро проходит. Если бы люди знали, как все быстро проходит!..

Складочка появилась у Веры Петровны между бровей.

– Может быть, я и очень глупая, – сказала она отчужденно. – Но ведь я говорю про любовь. Про настоящую.

Людмила Яковлевна рассмеялась.

– Настоящая любовь, ненастоящая любовь! – воскликнула она. – Ну, совсем как наша Серафима. А сама толста, как бочка, и понравиться может разве что людоеду. Настоящая, ненастоящая!.. – повторила она с искренним негодованием. – Пока будете разбираться, жизнь пройдет. Да если бы я на вашем месте!.. Да если бы мне такая удача!..

Она говорила это увлеченно, с азартом, глаза ее блестели, а Вера Петровна смотрела на ее длинную талию, туго обтянутую шелком, и ей казалось, что в библиотеке опять пахнет крысами. Нет, так она не может. Пусть будет, что будет, но так она не может. У нее есть гордость, и гордость ее восстала.

– Не хочу! – проговорила Вера Петровна сквозь сжатые губы.

– Чего не хотите? – не поняла Людмила Яковлевна.

– Ничего не хочу! Так я не хочу!

Теперь Вера Петровна знала, как она поступит. Она решила и решилась. Она холодела от горя и все-таки решилась.

10

Было утро. Они сидели в парке на скамейке. Все выслушав, он не сказал ни слова, встал, крупный, сутулый, повернулся к ней спиной и зашагал прочь. На его выгоревшей гимнастерке, на лопатках, были темные пятна от пота. Не оборачиваясь, он остановился, размахнулся и швырнул далеко за кусты сирени толстый учебник химии, тот самый, который их познакомил. И пропал за поворотом дорожки.