Избранные произведения

Я не знаю, как то здешний воздух весьма противен аглинскому. Там умные люди с ума сходят, а здесь рассудка не имеющие разумными представляются. Кто может на рифмах сказать байка, лайка, фуфайка, тот уже печатает оды, трагедии, элегии и проч., которые, а особливо трагедию Г*, недавно напечатанную, полезно читать только тому, кто принимал рвотное лекарство и оно не действовало. Здесь лягушка, надувшись, может говорить слону, что он ростом весьма мал. Подобное сему я нашел в некотором журнале в 24 и 25 неделе. В сем журнале не знаю кто-то такой сердится, что много журналов печатается. Видно, что соки его ума уже высохли, когда он басни о козленке и прочие из итальянской Венерониевой грамматики печатает; однакож говорит про других, что они, не зная, что писать, чужие журналы повторяют. При всем том он на вас гневаться немалую имеет причину. Ваши журналы сделали то, что его листочков теперь почти никто не покупает, а ему на новый разжив деньги надобны.

В упомянутом журнале еще при досуге некто бредит следующее: отец многих имеет детей, однако не всех равно любит, и что подобным образом и журналы публикою равно любимы быть не могут. Он отчасти сказал правду, узнав оную из опытов на свой счет; однако из того сравнения заключать не надлежит, что когда его и матери его журналы явились в свет, то другим оных издавать не надлежало. Я уверен, что он сам своему нравоучению не последует, и ежели будет иметь от жены своей одного или двух любезных сынков, то, наверно, тем не будет доволен, но станет стараться и о сочинении других. Теперь увидите, г. издатель, как за сие письмо господа критики своими сатирами на нас вооружатся; но я сего не опасаюсь, да и вам бояться не советую.

Слуга ваш N. N.

[О ПОЭЗИИ КЛАССИЦИЗМА] {*}

Господин издатель!

Самое негодное дело быть стихотворцем. Пропади вовек охота ко стихам, названным еще божественным гласом: надобно над ними ломать голову, гоняться за рифмами, считать все слова по стопам и за весь труд не получить нималой награды. Я вижу, что от премерзкой прозы подьячие наживаются; медики, умножая число умерших, получают хорошую плату от живых, а рецепты пишут без стоп и без рифм; ласкатели за одни глупые речи награждаются; одним словом, все люди, кроме стихотворцев, имеют прибыль. Я не очень давно достиг до сего здравого рассуждения и теперь удостоверен, что по определению неисповедимых судеб и славные стихотворцы должны жевать зеленые лавры и питаться только сею не очень вкусною пищею. Прочтем повести о всех стихотворцах и увидим, что хотя они в восторге летали под небесами или отдыхали на земле, всегда завистники их ругали; злобные люди готовили им пагубу, и очень малое число людей кормили их похвалою: вся их жизнь была наполнена стихотворческими несчастиями. Да иначе и быть не может, сам бог стихотворства довольно был несчастлив и сносил бедства и труды; все Овидиевы превращения наполнены его злоключениями.

Аполлон, будучи еще во утробе своей матери, не имел нигде убежища. Бедная Латона, нося его во своем чреве, была гонима яростною Юноною и на всем земном шаре нашла только один остров, на коем родила несчастливые двойни: но в то же время весь остров за столь похвальное странноприимство был покрыт водами, и все жители были превращены в лягушек. Не успел еще Аполлон достигнуть юношеских лет, как из адских пропастей вышел ужасный Пифон и стремился его поглотить. Аполлон его победил, но возгордившегося сего победителя победил слабый Купидон, представя ему Дафну, которую Аполлон не мог смягчить своими божественными стихами и нам, бедным смертным, подал худой пример смягчать стихами жестокосердие красавиц. Дафна была превращена в дерево, а Аполлон должен был терзаться любовным мучением. О Купидон! сколь велико твое гонение на стихотворцев! Овидий, Анакреонт, Феокрит, Катул, Проперций, Тибул, Петрарк тобою были мучимы, и нежные Сафо и Сюз принуждены были воздыхать. Вот сколько славных стихотворцев терзались любовным пламенем, так, конечно, и навеки сей предел уставлен. Я сам сие испытал и ничего не мог получить за стихи от своей любовницы: да и впредь лишился надежды.