Избранные произведения

Потом к нам присоединился третий пасынок Судьбы. Подобно великому Гаррику, которого никак не могли поделить между собой Трагедия и Комедия, он был предметом нескончаемого раздора между Холодом и Голодом. Жизнь его часто висела, можно сказать, на волоске, на одной лямке, как его штаны, поддерживаемая лишь случайным куском, не насыщавшим, но не дававшим умереть с голоду. Скудное пропитание для себя и своей престарелой мамаши он добывал, роясь на куче отвалов, - старатели дозволяли ему подбирать куски руды, которые ускользнули от их внимания. Он складывал их в мешок и сдавал на дробилку Синдиката. Наша фирма стала именоваться "Дерюжка, Балаболка и Оборвыш", я же сама его и пригласила, ведь я всю жизнь преклоняюсь перед мужской доблестью и сноровкой, а он проявил эти качества, отстаивая в поединке с Балаболкой исконное право сильного обижать беззащитную незнакомку, то есть меня же. Потом старый Бедолага Джим напал на золотую жилу, и я надела башмаки и пошла в школу, Балаболка, чтобы не отстать, начал умываться по утрам и со временем превратился в Джека Рейнора из компании "Уэллс, Фарго и Кь", старая миссис Барт отправилась к праотцам, а Оборвыш уехал в Сан-Хуан-Смит, устроился возчиком дилижанса и был убит на дороге при нападении бандитов. Ну и так далее.

Почему я рассказываю тебе все это? Потому что на душе у меня тяжело. Потому что я бреду Долиной Уничижения. Потому что ежесекундно заставляю себя сознавать, что недостойна развязать шнурки на ботинках доктора Барритца. Потому что, представь себе, в нашей гостинице остановился кузен Оборвыша! Я с ним еще не разговаривала, да мы почти и не были знакомы. Но как ты думаешь, вдруг он меня узнал? Умоляю, напиши откровенно, как ты считаешь? Он ведь не мог меня узнать, правда? Или по-твоему, ему и без того все обо мне известно, потому он и ушел вчера, увидев, как я вся дрожу и краснею под его взглядом? Но не могу же я купить всех газетчиков, и пусть меня вышвырнут из хорошего общества прямо в море, я не отрекусь от старых знакомых, которые были добры к Дерюжке на прииске "Красная Лошадь". Как видишь, прошлое нет-нет да и постучится в мою дверь. Ты знаешь, прежде оно меня ничуть не беспокоило, но теперь... теперь все иначе. Джек Рейнор ему ничего не расскажет, в этом я уверена. Он, похоже, питает к нему такое почтение, что слово вымолвить боится, как, впрочем, и я сама. Ах, дорогая, почему у меня ничего нет, кроме миллиона долларов?! Будь Джек на три дюйма выше ростом, я, не раздумывая, вышла бы за него, вернулась в "Красную Лошадь" и ходила бы в дерюге до скончания моих горестных дней.

25 июля.

Вчера был удивительно красивый закат, но расскажу тебе все по порядку. Я убежала от тетушки и ото всех и в одиночестве гуляла по берегу. Надеюсь, ты поверишь мне, насмешница, что я не выглядывала его украдкой на берегу, прежде чем выйти самой. Как скромная и порядочная женщина ты не можешь в этом усомниться. Погуляв немного, я села на песок, раскрыла зонтик и стала любоваться морем, и в это время подошел он. Был отлив, и он шагал у самой кромки воды по мокрому песку - наступит, а песок у него под ногой так и светится, честное слово. Приблизившись ко мне, он остановился, приподнял шляпу и сказал:

- Мисс Демент, вы позволите мне сесть рядом с вами, или мы вместе продолжим прогулку?

Мысль о том, что меня может не прельстить ни то, ни другое, даже не пришла ему в голову. Представляешь, какая самоуверенность. Самоуверенность? Дорогая моя, просто нахальство, и больше ничего! И думаешь, простушка из "Красной Лошади" оскорбилась? Ничуть. Запинаясь, с колотящимся сердцем, я ответила:

- Как... как вам будет угодно...

Ну что может быть нелепее, верно? Боюсь, дорогая подруга, что другой такой дурищи не сыщется на всем белом свете. Он с улыбкой протянул мне руку, я, не колеблясь, даю ему свою, его пальцы сомкнулись на моем запястье, и я, почувствовав, что рука у меня дрожит, зарделась ярче закатного неба. Однако же встала с его помощью и попробовала было руку у него отнять. А он не пускает. Держит крепко, ничего не говорит и заглядывает мне в лицо с какой-то странной улыбкой, то ли нежной, то ли насмешливой, или еще какой-нибудь, не знаю, я ведь не поднимала глаз. А как он был красив! В глубине его взгляда рдели закатные отблески. Ты не знаешь, дорогая, может быть, у этих душителей и факиров при Блаватской вообще глаза светятся?

Ах, видела бы ты, до чего он был великолепен, когда стоял, возвышаясь надо мною и склонив ко мне голову подобно снисходительному божеству! Но всю эту красоту я тут же нарушила, так как стала оседать на песок. Ему ничего не оставалось, кроме как подхватить меня, что он и сделал: обнял меня за талию и спрашивает:

- Вам дурно, мисс Демент?