— Это было на Оркнеях, — ответил норманн. Он был несколько ниже Бранда, но крепкого сложения, с бычьей шеей и лысый. Могучие руки бугрились мышцами под золотыми браслетами — и то и другое плохой знак. У этого человека был неплохой источник дохода, а в нищих норвежских горах этим источником не могло быть скотоводство.
Вигдьярф пристально взглянул на амулет-молот на груди у Бранда, потом на стоящих рядом со своими лошадьми мужчин и женщин.
— Ты в странной компании, — отметил он. — А может быть, и не в такой уж странной. Когда человек начинает носить на шее эти штуки, я всегда жду, что следующий его шаг — стать христианином. И что потом? Он начинает разговаривать с трэлями, помогает им бежать. Сам становится трэлем. Ты уже дошел до этого, Вига-Бранд? Или еще что-то осталось от тебя прежнего?
Бранд соскользнул со своей малорослой лошадки и с топором в руке шагнул вперед.
— Давай покороче, Вигдьярф, — сказал он. — Когда мы последний раз виделись, ты даже не чирикал. А сейчас ты думаешь, что стал кем-то. К чему все это? Ты что, собираешься со своими братанами просто грабануть нас? Перед тем мы многих из вас убьем, это уж не сомневайся.
Позади него Озмод поднял арбалет, прицелился в толстый дуб около дверей храма и нажал на спусковой крючок. Неуловимый глазом полет, и эхо от удара разнеслось по примолкшей площади. Озмод неторопливо перезарядил — четыре ловких движения, щелчок, и новая железная стрела встала на свое место.
— Попробуй-ка ее вытащить, — продолжал Бранд. — Или у тебя другая задумка? Может быть, только ты и я, один на один?
— Только ты и я, — согласился Вигдьярф.
— И если я выиграю?
— Свободный проход для всех вас.
— А если победишь ты?
— Мы получаем все. Лошадей, рабов, мужчин, женщин. Для женщин у нас место найдется. Но не для мужчин. Ведь у трэлей, которым позволили думать, что они тоже люди, появляются странные мысли. Их всех отправим на священные деревья, на корм воронам Одина. Может быть, мы оставим в живых некоторых, если увидим, что они не опасны. Но ты же знаешь, как мы тут обходимся с беглыми. Если не убиваем, тогда кастрируем и клеймим. Самое надежное средство. Но у тебя есть другой выход, Бранд. У тебя лично, то есть. Просто отойди от них. Они не из твоего народа. Отдай их, присоединяйся к нам, и никаких хлопот ни тебе, ни мне, мы даже дадим тебе долю с добычи.
— Не пойдет, — сказал Бранд. Он подбросил топор, ухватил его обеими руками. — Здесь и сейчас?
Вигдьярф помотал головой.
— Слишком много народу хочет посмотреть. Я им сказал, что ты согласишься. Сейчас они собираются со всех хуторов трех долин. Площадку для поединка мы разметили там, у реки. Завтра утром. Только я и ты.
Пока Шеф слушал их разговор, разговор, который обещал ему клеймо, холощение и рабский ошейник, он ощутил на загривке знакомую хватку, которая означала, что его ждет видение. На этот раз он не противился тому, что должен был увидеть. Как и на кургане в Гедебю, его глаза оставались открытыми, он по-прежнему видел маленькую замызганную площадь, деревянный храм, напряженно выжидающих вооруженных мужчин. Но в это же самое время другая картина разворачивалась перед его взором, впитывалась его зрением, словно выколотый его глаз находился сейчас где-то в другом месте, сообщая о том, что видит так же хорошо, как и уцелевший.