— Горные тропы почти непроходимы, и у нас есть много крепостей. В любом случае, как сказала вчера вечером принцесса, у моего народа большой опыт жизни… в коридоре. Войска императора прошли там с нашего разрешения и не заходили в город. Императору пришлось бы много воевать, чтобы покорить наше княжество. Мы называем его Септимания, хотя живущие среди нас франки зовут его Руссильон. Отправимся в Септиманию. Там вы сможете познакомиться с новым вероучением.
— Почему ты предлагаешь нам это? — спросил Шеф.
Сулейман оглянулся на Свандис, стоявшую у борта вне пределов слышимости.
— Многие годы я был слугой Книги — Торы, и Талмуда, и даже Корана. А теперь вы — некоторые из вас — открыли для меня кое-что новое. Теперь я тоже разделяю вашу жажду знаний. Знаний не из книг.
Шеф перевел взгляд на все еще боровшегося Мухатьяха.
— Отпусти его, Квикка. — Шеф продолжал на самом простом арабском: — Мухатьях, что хочешь сказать, говори. Говори осторожно.
Освобожденный юноша мгновенно вскочил на ноги. Рукой он хватался за висевший на поясе кинжал, но Квикка и Озмод были начеку, готовые при необходимости снова сбить его с ног. Шеф заметил, что и Торвин вытащил молот, который всегда носил на поясе. Но Мухатьях выглядел слишком разъяренным, чтобы обращать внимание на угрозы. С дрожью в голосе он указывал на Сулеймана и ругался:
— Еврейский пес! Ты столько лет жрал хлеб халифа, и твой народ жил под его защитой. Теперь вы стараетесь сбежать, покинуть Шатт аль-Ислам, путь покорных воле Аллаха. Вы готовы якшаться с любым, словно портовая шлюха с провалившимся носом. Но берегитесь! Если вы собираетесь впустить христиан в Андалузию, они вам припомнят, что вы распяли их бога, — да падет проклятье Аллаха на тех, кто поклоняется рожденному в постели! А если ты собираешься связаться с этими, — Мухатьях обвел рукой вокруг, — помни, что они варвары, которые шляются по миру, будто засранные бараны, нынче здесь, а завтра там.
К Шефу и Скальдфинну обратились лица ожидавших перевода.
— Он назвал Сулеймана предателем, — пояснил Шеф. — О нас он тоже не слишком высокого мнения.
— Почему бы его просто не выбросить за борт? — поинтересовался Бранд.
Шеф надолго задумался, прежде чем ответить. Мухатьях, который не понял последней реплики, тем не менее о чем-то догадался по застывшему лицу Шефа и энергичному жесту Бранда. Он побледнел, заговорил было, остановился и попытался выглядеть хладнокровным.
Наконец заговорил Шеф:
— Он совершенно бесполезен в том, что касается знаний. Но мне очень нравится его хозяин Ибн-Фирнас. Мы оставим Мухатьяха. Может быть, однажды он пригодится нам в роли посланца. И потом, он кое-что для нас сделал. — Шеф оглянулся, встретился взглядом со Скальдфинном: — Он подтвердил, что Сулейман говорит правду. Иначе мы бы в это не поверили. Еврейский город в Испании! Как в такое поверить? Но это, кажется, правда. Я считаю, что мы должны туда отправиться. Обосноваться там. Постараться расстроить планы христиан. Вернее, не христиан, мы против них ничего не имеем. Планы Церкви и поддерживающей ее Империи, планы императора Бруно.
— И попытаться раскрыть тайну греческого огня, — добавил Торвин.
— И дать Стеффи еще одну возможность полетать, — согласился Шеф.
Слушатели согласно закивали головами, послышался одобрительный гул. Темные глаза Сулеймана просияли от удовольствия.
С «вороньего гнезда» раздался крик впередсмотрящего:
— Там, на севере! Парус. Треугольный. Похоже на рыбачью лодку, она милях в четырех. Идет на запад, нас, наверно, еще не увидела.
Шеф подошел к форштевню, раздвинул свою подзорную трубу, попытался различить на горизонте треугольный парус.
— Как ты думаешь, Бранд, твой «Нарвал» сможет догнать ее, на веслах против латинского паруса?
— При таком штиле — запросто.
— Тогда отправляйся за ними, потопи лодку, убей всех, кто на борту.
Бранд замялся.
— Я вовсе не против того, чтобы убивать, ты же знаешь, — сказал он. — Но это могут быть просто бедняки, которые ловят рыбу.
— Или шпионы греков. Или и то и другое одновременно. Мы не можем полагаться на случайность. Иди и выполняй приказ. Если тебя тошнит, возьми арбалеты.
Шеф повернулся и пошел к своему гамаку, считая обсуждение законченным. Бранд глядел ему вслед, и на лице его читалась внутренняя борьба.
— И этот человек всегда говорил мне не жадничать из-за добычи, всегда заботился о рабах.
— Он по-прежнему заботится о рабах, — отметил Торвин.
— Но он готов убить невинных людей ни за что, просто потому, что они могут быть опасны. Даже не для удовольствия, как это делал Ивар, и не для того, чтобы заставить их говорить, как старик Рагнар Волосатые Штаны.
— Может быть, Локи вырвался на свободу, — сказал Торвин. — Лучше сделать, как он говорит. — И жрец суеверно ухватился за свой нагрудный амулет в виде молота.