Избранные произведения. IV том

«Благодарение», к счастью, прошло.
Мы ели индейку, и пили вино.
Салат и картофель, цыплят и котлеты,
Бисквиты, торты, пирожки и конфеты —
Все, не жалея наш бедный живот,
Мы отправляли пригоршнями в рот.
И столько мы съели колбас и грудинки,
Что даже уже не влезаем в ботинки.

Девочки хихикали как раз в тех местах; где он этого ожидал, и Марти с трудом удерживался от того, чтобы повернуться и посмотреть, понравились ли стихи Пейдж, ведь она тоже слышит их впервые. Но Марти знал, что автор, который, в предвкушении аплодисментов, не может дочитать свое произведение до конца, не достоин похвалы. Он знал, что успех может принести только несгибаемая вера в него, не важно, была ли она притворной или настоящей.

Но на пороге стоит новый праздник,
Это не день Всех Святых и не Пасха.
Дня веселей не найдешь в целом свете,
Мы дарим подарки и взрослым, и детям.
Что же за праздник, чье время пришло?
Ну, подскажите же мне…

— Рождество! — в рифму произнесли Шарлотта и Эмили, и эта их немедленная реакция подтвердила, что его чары подействовали.

Гирлянды и свечи достанем мы с полки,
В гостиной поставим огромную елку,
Повесим шары, мишуру и хлопушки
И, чтобы никто не задел их макушкой,
Под потолок, туда, где видней, —
Много красивых цветных фонарей.
Мелкой щебенкой присыпем дорогу,
Чтоб Санта-Клаус не вывихнул ногу,
Не поскользнулся во время пути,
Прямо до нас смог спокойно дойти.

Он посмотрел на девочек. Казалось, их лица сияют.

Не сговариваясь, они в один голос попросили:

— Продолжай! Продолжай!

Боже, как ему это нравилось. Ему нравились они. И если рай все-таки существует, то он сейчас здесь, в этой комнате.

О Боже, какое известье пришло!
Боюсь, нам испортили все Рождество.
На бедного Санту злодеи напали,
В рот сунули кляп и руки связали,
Похитили сани, мешок отобрали,
Кредитную карточку Санты украли,
И скоро счета его опустошат,
А помощь окажет им злой банкомат.

— О, — произнесла Шарлотта, залезая под одеяло — это становится страшным.

— Конечно. Ведь это написал папа, — ответила Эмили.

— Что, будет очень страшно? — спросила Шарлотта, натягивая одеяло до подбородка.

— Ты в носках?. — спросил Марти. У Шарлотты мерзли ноги, и она обычно надевала на ночь носки.

— Носки? — спросила она. — Да. А что? Марти наклонился вперед и, понизив голос до шепота, сказал:

— Эта сказка будет продолжаться до самого Рождества, и вы еще не раз напугаетесь до смерти. И он скорчил страшную гримасу. Шарлотта натянула одеяло до носа. Эмили хихикнула и потребовала:

— Папа, давай дальше.

Откуда-то сверху, от самого солнца,
Несется серебряный звон колокольцев.
Зигзагами мчится оленья упряжка,
Как будто летать разучились, бедняжки,
И правит санями, насколько мне видна,
Возница ужасно зловещего вида:
Вместо улыбки — оскаленный рот,
Если он — Санта, то Санта не тот.
Слышится хохот, и гогот, и вой,
Он машет руками, он брызжет слюной
И, в довершенье всего беспорядка,
Мелко трясется, как будто в припадке.
(Если приметы вам встретятся эти,
Срочно звоните в полицию, дети!)

— О, Боже, — выдохнула Шарлотта, натянув одеяло почти до глаз. Она говорила, что не любит страшных историй, однако, если в сказке не было ничего пугающего, она первая же и жаловалась на это.

— Итак, кто же это? — спросила Эмили. — Кто же все-таки связал Санта-Клауса, ограбил его и укатил в его санках?