Избранные произведения. IV том

Непоколоченный парень положил руки на виски, как будто его вдруг охватили угрызения совести, хотя гораздо больше это походило на внезапный приступ головной боли. Лунный свет блеснул на его наручных часах и преломился на краях блестящего металлического ремешка.

— Что это за часы? — спросила она.

— А?

— Какая фирма?

— Ролекс.

Так она и думала, хотя все равно не смогла сдержать своего изумления:

— Ролекс?

— Я не вру. Подарили на Рождество.

— Боже!

Он начал снимать их.

— Вот, возьми.

— Оставь их, — сказала Хитер презрительно.

— Нет, правда.

— Кто подарил их тебе?

— Предки. Они золотые. — Парень снял их и протянул ей, предлагая. — Камней нет, но все из золота, часы и ремешок.

— Вот как, — сказала она недоверчиво, пятнадцать тысяч баксов, двадцать тысяч?

— Что-то вроде, — сказал один из покалеченных. — Это не самая дорогая модель.

— Можешь взять их, — повторил хозяин часов.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Ты все еще ходишь в школу?

— Старший класс. Вот, возьми часы.

— Ты все еще ходишь в школу, и получаешь часы за пятнадцать тысяч на Рождество?

— Они твои.

Нагнувшись к съежившемуся трио, игнорируя боль в правой ноге, она нацелила «корт» на лицо парня с часами. Все трое снова закаменели от страха.

— Я могу вышибить тебе мозги, ты, испорченный ползунок, я точно могу, но я не собираюсь красть твои часы, даже если бы они стоили миллион. Надень их.

Золотые пластинки ремешка «Ролекс» щелкали, пока он нервно загонял его на запястье и нащупывал пряжку.

Хитер хотела знать, почему со всеми привилегиями и преимуществами, которые могли дать им их семьи, эти три парня с Беверли-Хиллз шныряют ночью вокруг с таким трудом заработанного дома полицейского, которого чуть не убили, когда он пытался сохранить ту самую социальную стабильность, которая позволяла ему иметь лишь достаточно еды, а им часы «Ролекс». Откуда их убожество, искаженные ценности, нигилизм? Его нельзя оправдать нищетой. Тогда кем или чем это можно оправдать?

— Покажите мне ваши бумажники, — сказала Хит резко.

Парни нащупали бумажники в задних карманах и протянули их ей. Они все время поглядывали и отводили взгляд от ее «корта». Дуло тридцать восьмого калибра казалось им жерлом пушки.

— Вынимайте все наличные.

Может быть, все дело в том, что они выросли в то время, когда масс-медиа атаковали всех сначала бесконечными пророчествами о ядерной войне, а потом, после падения Советского Союза, постоянными предупреждениями о быстро надвигающейся экологической катастрофе. Может быть, беспрестанные, но стильно оформленные и упакованные сообщения о мраке и гибели в ближайшем будущем, которые подняли рейтинг «Новостей» Нильсена, убедили их, что у них нет ничего впереди. А у черных ребят еще хуже, потому что им твердят в добавление, что им никогда не справиться, что система против них, справедливости нет, нет даже смысла искать.

И может быть, с этим ничего нельзя поделать!

Она не знала, не была даже уверена, что ее это заботит. Ничего из того, что она может сказать или сделать, их не исправит и не переубедит.

Каждый парень держал наличные в одной руке, а бумажник в другой, ожидая чего-то с надеждой.

Хитер сначала решила не задавать этого вопроса, а потом передумала и все-таки спросила, сочтя, что так будет лучше:

— У кого-нибудь есть кредитные карточки?

Невероятно, но у двоих кредитки оказались. Парень, которого она загнала спиной к стене имел «Америкэн Экспресс» и «Виза-кард». У парня с «Ролексом» была «Мастер-кард».

Глядя на них, встречаясь с их встревоженными глазами в лунном свете, она находила утешение в уверенности, что большинство детей не похожи на этих троих. Большинство сражается за то, чтобы просуществовать в безнравственном обществе нравственным образом, и обычно вырастают в хороших людей. Может быть, даже эти ублюдки постепенно станут нормальными, один или двое из них, во всяком случае. Но сколько тех, кто потерял свой моральный компас в эти дни, не только среди тинэйджеров, но во всех возрастных группах? Десять процентов? Наверняка больше. Так много уличной преступности и преступности в белых воротничках, так много лжи мошенничества, жадности и зависти. Двадцать процентов? И какой процент может выдержать демократия, чтобы не погибнуть?

— Бросайте ваши бумажники на дорожку, — сказала она, указывая на место рядом с собой.

Они сделали, как она указала.

— Положите деньги и карточки в карманы.

Ошеломленные, они сделали и это.

— Мне не нужны ваши деньги. Я не преступная шваль, как вы.

Держа револьвер в правой руке, она собрала бумажники левой. Затем распрямилась и чуть отступила от них, не давая поблажек правой ноге, до тех пор пока не дошла до двери гаража.

Она не задала им ни одного вопроса из тех, что вертелись у нее в голове. Их ответы — если у них есть ответы — были бы очень витиеватыми и многословными. Хит терпеть не могла этой речистости! Современный мир скрипел, смазанный поверхностной ложью, маслянистыми увертками, ловкими самооправданиями.