Избранные произведения писателей Дальнего Востока

В долине реки Хялганатын царило оживление — провожали в армию парней. Засуха кончилась, и природа ожила. Засинело небо. Поднялись травы. Даже не верилось, что всего несколько дней назад стояла засуха.

Призывники собрались на подворье Юмжира. Цаганху, одетый в новый шелковый дэл, подпоясанный зеленым поясом, сидел молча, изредка отирая пот с лица. Улучив минуту, когда стих шум, Юмжир поднял серебряную чашу с водкой и, прикрыв глаза, начал молиться. Губы его при этом чуть заметно шевелились. Окончив молитву, он окунул безымянный палец правой руки в водку и благословил все четыре стороны света.

— Ну, дети, — сказал Юмжир, — настал ваш черед служить государству. Служите хорошо. Будьте смелыми и храбрыми. Не посрамите чести своих родителей. В тревожное время покидаете вы родные края. Да, как говорится, добрый конь о камень не споткнется. Я желаю всем вам вернуться домой живыми и здоровыми!

 

Ушедшая из дома рано утром Цэрэндулам вернулась после полудня и принесла с собой маленькое деревянное ведерко.

— Что это у тебя? — спросила мать.

— Молочная водка, — ответила Цэрэндулам.

Старушка подумала, что дочь шутит, и засмеялась беззубым ртом.

— Правда, мама. Помнишь, тетушка Ням обещала дать нам осенью теленка за работу? Вместо него я теперь взяла водку.

— Зачем нам водка?

— Ты слышала, что наши парни в армию идут?

— Ну, слышала.

— Сейчас они у Юмжира. Потом поедут по аилам. Может, они не поглядят, что наш аил бедный, и к нам заедут. Нехорошо, если у нас не окажется, чем их угостить.

— Твоя правда, доченька.

Цэрэндулам, несмотря на свои приготовления, в душе все же сомневалась, заедут ли к ним гости. Самым большим ее желанием было повидать Цаганху. И почему только она сама его не пригласила?

Наблюдая за дочерью, всегда веселой и радостной, мать дивилась теперь ее тихому поведению. Цэрэндулам сделалась молчаливой и все время о чем-то думала, но о чем, старушка не осмеливалась спрашивать. В конце концов девушка не вытерпела — собрала овечьи шкурки, выделанные по заказу Юмжира, и решила поехать к ним. Сестра Цэрэндулам пыталась ее удержать:

— У них там пир горой, а тебе приспичило являться...

Но ничто уже не могло удержать девушку.

В доме Юмжира готовились к торжеству — слышались высокие и низкие мужские голоса, смех. Мать Цаганху, крупная пожилая женщина, громким пронзительным голосом отдавала распоряжения девушкам, хлопотавшим на кухне. Она придирчиво ощупала принесенные шкурки и, не найдя изъянов, сказала:

— Ладно, хорошо работаешь! Можно подумать, у тебя не две руки, а четыре. Ближе к осени мы дадим вам овечку. Жалею я твою мать. Она старается, бедняга, чтобы из тебя человек вышел.

Слова эти задели девушку, но она и вида не подала, что обиделась. Однако в ответе ее прозвучал вызов:

— Не беспокойтесь о плате, тетушка Дулам. Все знают, как вы любите помогать людям.

— Тоже мне богачка выискалась, лучше бы о матери побольше думала, — ответила супруга Юмжира, делая вид, что не уловила иронии в словах Цэрэндулам.

Девушка не уходила — она надеялась повидаться с Цаганху.

Наконец дверь отворилась, она увидела любимого.

— Я принесла шкурки для твоей матери, Цаганху. Ты заезжай к нам, не смотри, что мы бедные.

Он ответил ей любящим взглядом.

— Приеду, обязательно приеду.

Услышав слова сына, Дулам-авгай[68] сердито загремела ведром:

— Приедет, приедет, он в любое жилье готов заехать. Были бы двери открыты...

Дома Цэрэндулам, не чуя под собой ног от радости, вместе с матерью и сестрой готовила праздничный стол. Для Пагмы, которой довелось испытать много горя в жизни, младшая дочь была отрадой, и она, глядя на ее оживленное личико, тоже радовалась.

Мужа старшей дочери, давно вышедшего из призывного возраста, уже месяц не было дома. Он подрядился отвезти груз в Эрэнцав.

В тот вечер старая Пагма особенно внимательно приглядывалась к своим дочерям. Очень уж они были разные. А ведь одной матерью рождены! На глаза ее то и дело набегали слезы.

Цаганху вместе с четырьмя товарищами — остальные разъехались по домам — появился поздно. Он достал из-за пазухи новенький голубой хадак[69] и преподнес его старушке:

— Желаю вам дождаться нашего возвращения и быть здоровой. Не скажете ли благопожелание в честь нашего отъезда?

Смахивая слезы тыльной стороной ладони, старая женщина сказала:

— Желаю вам жить долго-долго и счастливо-пресчастливо!

Цаганху заметил, как тщательно причесана Цэрэндулам и что на ней ее единственный шелковый тэрлик[70], и ему вдруг стало не по себе. «Они не увидятся несколько лет! Лучше бы все это случилось в другое время. Как он теперь расстанется с Цэрэндулам?» До сих пор ему не приходилось испытывать горечь разлуки. От одной только мысли о ней у Цаганху больно сжималось сердце.

Наутро все двадцать призывников отправлялись на службу. Никто не бежал за ними босиком. Никто не плакал в голос. Провожая близких в дальний путь, люди соблюдали старинный обычай, повелевающий сдерживать свои чувства. Вместе со всеми провожала парней в армию Цэрэндулам. Девушка кропила им вслед молоком[71], а слезы катились у нее по щекам.