Как только разговор коснулся запрещенной темы, все вдруг замолкли, не решаясь высказывать дальнейшие предположения и догадки.
Я доложил директору, как обстоит дело.
— Ну, что же, — сказал он, — тогда подготовьте к завтрашнему дню соответствующие документы для вручения начальнику станции Каи. Время сейчас тревожное, ожидается правительственное сообщение. Лучше на всякий случай застраховаться от неприятностей. Если начнется какая-нибудь ревизия, у нас все в порядке. Однажды мы уже обожглись. Больше рисковать не будем. Действуйте, как я сказал, Сидзума. Это мой приказ.
Директор говорил нарочито громко, так, чтобы слышали все, кто сидел рядом.
Весной этого года вагон с нашим углем по ошибке заслали на другую фабрику. И нас же обвинили в том, что мы сбыли этот уголь «налево». Потом недоразумение разъяснилось, но было время, когда компания по распределению угля упорно пыталась сделать из нас козлов отпущения.
Я рассказал директору и всем остальным, что видел белую радугу.
— Вот как! — Директор в возбуждении стукнул кулаком по столу. — Значит, и ты видел. Мне довелось увидеть белую радугу как раз в канун событий двадцать шестого февраля...[119] Я жил тогда в Токио.
Директор рассказал, как двадцать пятого февраля, около одиннадцати часов утра, он прогуливался близ императорского дворца.
— В тот день море сильно бушевало, и тысячи чаек слетелись ко рву с водой, опоясывавшему дворец. Там же собралось и множество диких уток. Зрелище было невиданное, но еще удивительнее была белая радуга, которая пересекала солнце.
«Плохое предзнаменование», — подумал я. И правда, на следующий день начались события двадцать шестого февраля. Помню еще, как я рассказал о радуге своему начальнику, а он взволновался и говорит: «Белая радуга пересекла солнце». Это знамение свыше. Не миновать военного бунта».
Начальник объяснил, что читал об этом в одном из жизнеописаний, содержащихся в китайской «Книге истории».
— Я решил было, что это глупый предрассудок, — сказал директор. — Но на следующий день вспыхнул бунт двадцать шестого февраля.
— Радуга, которую я видел, была узкая. Она, словно стрела, пронзала солнце, — сказал я.
— И та, что я видел, тоже была узкая, ярко-белого цвета, с плавным изгибом, — заключил директор. — Вообще-то я не считаю себя суеверным, но белая радуга — плохой знак. Уж это точно.
Весь день я провел на ногах и очень устал. Поэтому я отложил составление документов на следующий день и решил поужинать в столовой вместе с директором и остальными служащими.
— У нас еще кое-что осталось в бутылочке, — шепнул я директору.
— Вот и прекрасно, — обрадовался он. — Послушаем сообщение, а там и подумаем, когда допить. Может быть, завтра вечером?
Всю ночь я проспал как убитый, но проснулся очень рано и никак не мог дождаться времени завтрака. Чтобы как-нибудь обмануть голод, я напился воды, присел на ступеньки и закурил. Подошел старик — отец хозяина дома.
— Не знаете, о чем будет правительственное сообщение? — спросил он, вручая мне газетный сверток.
Старик сказал, что в свертке бразильский кофе в зернах. Больше двадцати лет назад его племянник уехал в Бразилию на заработки и прислал оттуда кофе. Как его варить — неизвестно, поэтому пакет с кофе уже пять-шесть лет лежит на полке. Я тоже впервые видел кофе в зернах и не имел ни малейшего представления, что с ним делать.
Тем не менее, напустив на себя глубокомысленный вид, я сказал:
— Наверно, это сорт мокко или арабика. В последнее время в Бразилии выращивают главным образом гибрид мокко и арабика.
На самом же деле я был полный профан в этом деле и лишь повторил то, что слышал однажды от директора.
Старик зашел ко мне не потому, что считал, будто я в курсе последних событий. Он беспокоился в ожидании правительственного сообщения, и ему, естественно, хотелось излить свое беспокойство. Однако на его вопросы я отвечал уклончиво. Между прочим, он рассказал мне, что в протекающей через Хиросиму реке Тэмма до сих пор дохнут рыбы. Они всплывают брюхом кверху, и стоит их схватить, как с них слезает чешуя, а спинной плавник остается у вас в руках. Большинство карпов в озере Асано подохли еще во время бомбардировки Хиросимы. У оставшихся облезла чешуя, и они плавают как-то неуверенно, словно слепые.