Абид был из бедной семьи. Он любил Зулейху со всей глубиной того чувства, на которое способна любовь, но отец Зулейхи требовал за нее выкуп, и у Абида не было другого пути, чтобы добыть его и соединиться с Зулейхой, кроме как отправиться за море. Так в поисках денег для выкупа он уехал во Францию, чтобы наняться куда-нибудь на завод… Только на заводе, считал он, можно заработать на выкуп.
Сначала ему не повезло, и целых три месяца он жил за счет других рабочих, а когда нашел работу, радуясь, что сможет заработать на выкуп, и в глазах его засветилась надежда на возвращение, у него в легких уже прочно обосновался туберкулез.
Жил он не в самом Париже. Я видел его чаще всего в одиночестве. В недолгие минуты отдыха он сиживал на одной и той скамейке в парке Сен-Клод я ни разу не видел, чтобы он сменил это место… Но секрет этого я понял только после его смерти…
Скамейка эта стояла напротив скульптуры обнаженной девушки. Сюда он приходил на свидания со своей Зулейхой!
Когда он был уже в больнице, при смерти, я сидел у его изголовья. Он бредил, щеки его раскраснелись от лихорадки, пылавшей у него в груди. Он был красив, а перед смертью стал еще прекрасней — любовь к Зулейхе читалась в его полузакрытых глазах, на бледных губах, на щеках, раскрасневшихся от жара, на влажном лбу.
— Передай Зулейхе, что я не приду завтра, — сказал он.
Я ответил:
— Не думай сейчас о Зулейхе. Она будет ждать, даже если ты вернешься через десять лет.
— Прошу тебя, скажи ей, что я не приду завтра, — повторил он. — Иди сейчас в парк и скажи ей.
— В какой парк?
— В Сен-Клод, она там ждет меня, скажи ей, что я… Он бредил еще несколько минут, потом умолк. Я решил, что он заснул, но тут заметил, что дыхание его стало частым и прерыв истым. Лицо его так раскраснелось, что мне казалось, будто вся кровь, которая текла в его венах, бросилась ему в лицо. И пришла беда. У него начался такой приступ кашля, что мне казалось, легкие его вот-вот лопнут, а грудь разорвется от натуги! Из последних сил он изверг из своего чрева всю кровь, что скопилась в нем. Ярко-красное пятно обозначилось на белизне постели.
Санитарка попросила меня выйти, чтобы не мешать ее работе. Через некоторое время — не знаю, сколько времени прошло, — я вернулся к нему. На этот раз он был спокоен, только щеки были по-прежнему покрыты лихорадочным румянцем, губы бледные, а под глазами — зеленовато-черные круги. Мне подумалось: «Ах, если бы алжирское солнце светило на заводах Франции!»
В этот раз он не бредил. Он грезил о лучах, дремлющих где-то там — за дальним горизонтом.
Эти минуты его жизни были полны безмятежного покоя… Такого покоя он, наверное, не знал никогда раньше. Он повернулся ко мне, улыбаясь, улыбка его была прекрасна, несмотря на его состояние, несмотря на того беспощадного врага, который продолжал все разрушать в его груди. Улыбка была прекрасна, как солнце Алжира. Он сказал мне негромким, спокойным голосом:
— Возьми под подушкой…
— Что?
— Выкуп. Пошли ему. Это для него…
— Для кого?
— Для отца Зулейхи. Разве ты не знаешь его?..
Завещание
Капля за каплей стекает питательный раствор из бутыли. Сердце больного бьется чуть слышно. Один из его сыновей, сидящий рядом, считает капли, которые устремляются из бутыли по пластиковой трубке к руке больного. Врач наблюдает за кардиограммой по осциллографу. Здесь же в комнате стоит наготове дыхательный аппарат, который может понадобиться в любую минуту.
Больной смотрит на бутыль потухшим взором. Без трепета и дрожи. Он пытается улыбнуться, но судорога сводит губы больного и превращает его улыбку в бледную язвительную усмешку. Да, он еще жив каждой клеткой своего мозга, но уже не способен ни говорить, ни двигаться.
В глазах у первого сына стоят слезы. Он думает:
«Даже если раствор в бутыли кончится и не будет больше питать его тело, все равно еще не все потеряно!»
Второй сын размышляет про себя: «Он, конечно, еще поживет. Даже если останется без раствора, все равно не умрет! Он такой-всегда с презрением относился к смерти! Он не умрет!»
Третьего сына волнует завещание. Это занимает все его помыслы. «Жаль, что он не может говорить. Так и умрет, не оставив завещания!»
Четвертый сын сидит в уборной…
Пятый сын гоняется за молоденькой служанкой.
Шестой сын всхрапывает во сне. Ему снится, что Азраил, ангел смерти, пришел, чтобы унести дух отца, а вместо этого схватил душу его самого! И в своем беспокойном сне он всячески пытается отделаться от него!
Седьмой сын перебирает золотые четки, как принято у арабов…
Восьмой сын…
Сын…
Больной смотрит на бутыль. Она превращается в сверкающую люстру в университете аль-Азхар, там, где вокруг азхарского шейха собрались в круг студенты-богословы. Лицо шейха излучает проницательный ум и жизненную силу. Он начинает читать поэму, которую представил ему один из студентов (больной).
Шейх, прочитав сначала поэму про себя, начинает читать ее вслух студентам: