Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Мы лезли прямиком на крутую черную гору. Она рушилась на глазах. Верхний слой камней буквально тек под нашими ногами. Плоские блестящие камешки звенели, и их мелодичный перезвон сопровождал нас до самой вершины. Перед нами возникали новые цепи низеньких остроконечных и разноцветных гор. Так мы и шли с горы на гору под звон камешков и джазовые мелодии, которые мой энергичный спутник ухитрялся дудеть даже там, где у меня от крутизны дух захватывало. Иногда Володя оборачивался ко мне и кричал:

— А ведь я был стилягой! Самым настоящим московским стилягой! Вы не поверите! — он вроде бы гордился этим обстоятельством.

Пришла пора возвращаться. Нашли вершину, откуда расходилось сразу несколько русел пересохших горных потоков, выбрали то, что вело к дому, и зашагали, запрыгали по порожкам из синего мрамора, слегка присыпанных свежим белым песком. Иногда отдыхали в тени пустынных акаций, куда можно было только сунуть голову по плечи. Над нами кружились и попискивали пичужки. Из нор выглядывали зеленогубые тетки-черепахи, одна больше другой. Чем ближе к дому, тем выше становились пороги из синего камня, тем чаще мы оборачивались и любовались ими на фоне черных и серых гор.

И теперь, когда я гляжу издали на эти горы и вижу их то в утренней голубой, то в вечерней фиолетовой дымке, я вспоминаю синие пороги и слышу звон осыпей и тоненькие трели птиц. Пожалуй, эти небольшие горы сделались священными и для меня. А после них я увидел не Кавказ, не Урал, но, как ни странно, Меловые Альпы в Австрии.

1965

ДЕЖУРНЫЙ ЧУДАК

Этого студента раскопки увлекали не меньше, чем нас. Но мы были убеждены, что археологом ему не быть. Что-то другое привело его в пустыню. Может, просто экзотика: бураны, барханы, вараны, джейраны, караваны.

Много лет спустя я узнал, что в песках его интересовали мы сами. Для наблюдений ему нужен был замкнутый коллектив. Мы, надежно замкнутые пустынным горизонтом, вполне его устраивали. На раскопках он открыл и сформулировал следующий психологический закон:

В КАЖДОМ КОЛЛЕКТИВЕ ВСЕГДА ЕСТЬ ЛИЦО, ПО ОТНОШЕНИЮ К КОТОРОМУ КОЛЛЕКТИВ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ЕДИНЫМ.

Он перебрал в памяти все коллективы, членом коих он был. Закон подтверждался! Даже в купе дальнего поезда обнаруживался некто, над кем посмеивались, кого перевоспитывали, обсуждали, чьи странности вызывали у всех раздражение, а порою, наоборот, восторг и радость. Так, например, случилось в нашей экспедиции, где эту роль играл фотограф — чудак, балагур, всеобщий любимец.

Студент пока не придумал строго научного термина, греческого или латинского, и называл таких людей сначала козлами отпущения, потом — дежурными чудаками.

Раскопки заканчивались. Фотограф вместе со всеми должен вернуться в Москву. А несколько человек во главе с самим шефом отправлялись в маршрут через Каракумы. Студент правдами и неправдами добился, чтобы его взяли туда. Ему не терпелось проверить еще один пункт своего психологического закона:

ЕСЛИ УКАЗАННОЕ ЛИЦО ПО ТЕМ ИЛИ ИНЫМ ПРИЧИНАМ ВЫБЫВАЕТ ИЗ КОЛЛЕКТИВА, ТО КОЛЛЕКТИВ ИЗ СВОЕЙ СРЕДЫ НЕУКОСНИТЕЛЬНО ВЫДВИГАЕТ НА ЕГО МЕСТО ДРУГОЕ ЛИЦО.

Смена дежурного чудака должна была произойти прямо на глазах у исследователя.

Фотограф вместе с нами переправился через Амударью, полюбовался мавзолеями Куня-Ургенча, переночевал в песках, снял наши машины в свете зари на фоне курящихся от ветров барханов, с кем-то поругался, над кем-то подшутил, выдал старый анекдот и пропал в той стороне, где высился куня-ургенчский минарет. Мы вернулись к костру, допили кофе.

Студент пристально вглядывался в наши лица. Замкнутый коллектив. Кругом пески. Условия для наблюдений идеальные. Новый дежурный чудак не явится со стороны. Им станет один из сидящих у костра. Студент потирал руки. Если он прав, то скоро выяснится, кто же из нас отмечен перстом судьбы.

Он ведал истину. Он знал закон, которому мы должны подчиниться, сами того не подозревая. Но он не знал, что перст судьбы отметил его самого и что смотреть нужно не на лица, а на подметки. Слепым орудием фортуны был сапожник, который вчера на куня-ургенчском базаре подбил студенту ботинки двумя кусками автомобильной шины с буквами и рельефным узором. Не прошло и нескольких часов, как след на песке был замечен.

— Автомобиль шел пешком, — улыбнулся кто-то. Студент не придал значения шутке. И напрасно! Она была грозным предвестием.

Вечером обмеряли средневековую крепость. Архитектор обратил внимание на странные следы, полюбовался их рисунком и шутки ради положил рядом двухметровую рейку. Что такое? Два шага равны двум метрам! Протянули двадцатиметровую рулетку, сосчитали следы: ровно двадцать! Попросили студента отсчитать сто шагов, смерили и ахнули: сто метров ровно!

Наблюдение было тут же доложено начальству. Философ с метровым шагом оказался идеальным инструментом для глазомерной съемки. Заодно он носил рейку и служил масштабом при фотографировании. Всякий раз, когда нужно было снять ворота, башню, гробницу, вал древнего арыка, он покорно входил в кадр и застывал.