Избранные произведения. Том 2

Вторая бригада долго шла в темноте. Бойцы двигались, тесно прижавшись друг к другу. Часам к трем ночи буран окончился. Показались звезды. Шли по звездам на юг. На рассвете увидали впереди возле кургана группу всадников и четыре орудия.

— Стоят бесстрашно. Это наши, — сказал Пархоменко.

И точно, у кургана стоял Василий Гайворон со своим полком. Пархоменко сказал ему:

— Веди к Сивашским озерам, а потом круто поворачивай в западном направлении на Отраду.

К обеду добрались до хутора Отрада. На крыльце встретил Пархоменко секретарь штаба Конармии.

— Никто в штабе не знает, где ваша дивизия.

— Дивизия придет, — хмуро и уверенно сказал Пархоменко, берясь за ручку двери.

Он стоял у порога хаты, весь обледенелый. С плеч его, с шинели и сапог на пол стекала вода, образуя лужу. По ту сторону комнаты, у окна, стоял Ворошилов и сердито глядел на Пархоменко.

— Смотрите на него! У него дивизии нет, а он пришел докладывать. Зачем ты приехал? Молчи уж…

Пархоменко молчал.

— Почему же ты молчишь? Где ты потерял свою дивизию?

— Приказ выполнен, дивизия задержала врага, сколько могла…

— Молчи уж, не разговаривай…

Ворошилов повернулся к окну и стал смотреть на улицу. Пархоменко стоял у порога. Буденный подошел к нему и стал расспрашивать, сколько шло на него врангелевцев и с каким вооружением. Пархоменко объяснял подробно. В середине его объяснений Ворошилов вдруг повернулся и, улыбаясь, сказал:

— Он сделал, что мог. Он стоял один против всей врангелевской армии.

Ворошилов подошел к Пархоменко, обнял его и поцеловал. Пархоменко смотрел на него удивленно, но, расслышав шум на улице, вдруг понял все.

Бригады пришли целиком в Отраду, с обозами и батареями. 14-я дивизия вышла из окружения. 14-я готова к новым боям.

… После Перекопа к Симферополю шли по сто километров в сутки. На дороге валялись пушки, пулеметы, винтовки; шли пленные и беженцы. В Симферополе парад 14-й дивизии принимал командарм Фрунзе. После парада он спросил Пархоменко:

— Вы, кажется, занимались анархизмом?

Пархоменко понял, о чем он говорит, и, слегка улыбаясь, ответил:

— Составлял некоторые возражения, товарищ командарм.

— Мне довелось слышать, как товарищ Ленин сказал, что ликвидация украинского бандитизма — пожалуй, не менее важная задача, чем ликвидация врангелевщины. А вы как об этом думаете?

— Я с вами согласен, товарищ командующий.

— А именно?

— А именно, что товарищ Ленин прав.

Однажды, в ноябре, у Пархоменко пил чай секретарь штаба Первой Конной. Разговорились о прошлом, о знакомых, о Донбассе. Пархоменко стал рассказывать секретарю свою жизнь, и секретарь уговорил его написать автобиографию. Пархоменко написал двадцать пять страниц о том, как он рос, воспитывался, учился и боролся. Вечером 9 ноября 1920 года он закончил свою автобиографию следующими словами:

«Надеемся, если скоро не израсходуют, сделать кое-что еще более серьезное».

Глава тридцать первая

После ликвидации врангелевского фронта Конармия была направлена на зимние квартиры в район Екатеринославщины. В село Аджанка, где находился штаб 14-й, приехала погостить Харитина Григорьевна. Пархоменко встретил ее у ворот, улыбающийся, раскрасневшийся от мороза. Заглядывая в лицо, прикрытое шалью и опушенное по краям шали инеем, он сказал:

— Побелило-то тебя как!

Он распахнул ворота и, держась за облучок саней, бежал рядом с санями, согнувшись и забавно подпрыгивая, и, смеясь, говорил:

— Снимались мы с тобой, Тина, в трех видах, а теперь, кажись, снимемся в четвертом. Дали мне отпуск до двадцать четвертого января, поедем к детям. И с детьми желаю сфотографироваться.

Помогая тащить вещи в дом, он расспрашивал, как живут в Луганске, много ли получают угля и пустили ли какие заводы. А Харитина Григорьевна уже обеспокоилась. Укутанная в платки, в длинной шубе, отороченной мерлушкой и вышитой на груди гарусом, она поспешно вошла в хату и, распутывая шаль, озабоченно сказала:

— Раз отпуск, надо мне уехать домой раньше, вперед. Дома все надо приготовить.

— Чего приготовлять? Поедем вместе!

— Да ведь какой командир приедет, как же не убрать?

Харитина Григорьевна рассказывала, что переехали на новую квартиру, а холод все старый. Топлива нет.

— Паровоз — и то не разогрели, — сказал Пархоменко, с улыбкой наблюдая, как ординарец, надув щеки, разжигал самовар и никак не мог разжечь. У ног ординарца терлась рыжая облезшая кошка. — Смотри-ка, Тина, зверю — и тому мышей в пищу не хватает.

Он откинулся назад, прислонился к стене и, глядя на жену сияющими глазами, сказал:

— Но это не смертельно. Поправим!

И он опять стал расспрашивать о детях. Харитина Григорьевна рассказала, как дети собрались вместе и праздновали 7 ноября, — это как раз, когда Конармия шла на Врангеля. Были у детей и гости, играли в жмурки, плясали, а затем стали играть в «черного барона», и черным бароном никто не хотел быть, все кричали своим противникам, что те — врангелевцы.

Вошел ординарец.

— Чего?

— В штаб вас просят, Александр Яковлевич. Срочно.

Пархоменко взял шапку и, указывая на ординарца, все еще раздувавшего самовар, сказал: