Избранные произведения. Том 6

— С вами — ничего. — Грехов закрыл сумку, подержал ее на весу, поставил. — Хотя вы, очевидно, имели в виду человечество, так? Удивительно, как это молодым людям в двадцать–тридцать лет удается заботиться о человечестве, в то время как они абсолютно не умеют заботиться о конкретных людях? В том числе и о себе. Отвечаю на первый вопрос: я — человек, и в то же время хомозавр, как меня окрестили те, кто боится перемен, любых, а тем более изменений вида хомо сапиенс.

Проконсул сел в сформировавшееся под ним кресло.

— Отвечаю на второй вопрос. Конструктор для меня — иное мыслящее существо, травмированное прорывом в нашу Вселенную. К счастью, нам — с вашей помощью — удалось несколько поднять его моральный тонус, и он постепенно приходит в себя.

— Как это — с нашей помощью?

— С помощью всех людей, не вас конкретно. Люди — очень разные существа, настолько разные, что я даже засомневался, смогут ли они образовать все вместе «критическую массу добра», чтобы Конструктор воспринял ее и очнулся от шока. Впрочем, я до сих пор сомневаюсь. Самое интересное, что есть еще одно обстоятельство, которое почему–то никем не учитывается: Конструктор, по сути, — наш сын! Общечеловеческий. Ведь родился он у нас в Системе, и мы все как бы послужили для него коллективным отцом. Или матерью, не суть важно. Вот он и рвется домой, — Грехов грустно улыбнулся, — чтобы вдохнуть запах «родного очага». А мы его встречаем Т-конусом… вакуум–генераторами… излучателями бешеных мощностей… «абсолютным зеркалом»…

— Я не знал, — пробормотал Данеш, — не думал…

— А если бы узнали — поверили бы?

Молчание длилось долго.

— Вот видите.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Ратибор неприветливо, единственный из всей компании, не потерявший способности к анализу обстановки и не позволявший себе расслабиться ни на мгновение.

Грехов посмотрел на него с неопределенным интересом, кивнул.

— Что это ты какой–то взъерошенный? Она что–то хотела передать?

— Да, — тяжело сказал Ратибор. — Два слова, что вы — не изгой.

Проконсул кивнул, будто не ожидал услышать ничего иного, лицо его на неуловимо краткий миг стянула гримаса внутренней — свирепой и давней — боли, и тут же к нему вернулся прежний вид, угрюмый и чуть ироничный.

— Что ж, спасибо.

— Кому?

— Ей. — У глаз Габриэля собрались веселые морщинки. — Тебе тоже.

— Это ответ? — Ратибор заметил, что у парней от любопытства глаза стали квадратными, но тут же забыл об этом.

— По запрашиваемому объекту объявлен императив «абордаж», — пришла информация от дежурного. — Время подготовки — полчаса.

Видимо, та же информация поступила и Грехову, потому что он машинально взглянул на мелькавшие в стене напротив цифры времени. Но он слышал и передачу Ратибора, хотя и не выдал своих чувств.

— Задержите разработку императива, — передал быстро Ратибор. — Найдите комиссара–два и передайте ему мой при… мою просьбу. Я все объясню.

— Это ответ, — сказал наконец Грехов. — Один из первых интеллектуальных компьютеров лет триста назад сочинил стихи: «Я тоже дитя вечности в пути без цели и конца»¹. Так вот и я дитя вечности… и Конструктор. И путь у нас долгий.

[¹Программа компьютеру была составлена английским кристаллографом Робином Ширли (ХХ век, 80–е годы).]

— То есть… вы хотите сказать?..

— Да, мастер, я ухожу. С ним. Далеко. Искать тех, кто должен был появиться в результате эксперимента Конструктора с перестройкой вакуума. Помнишь, я говорил? Это правда, мы — побочные дети Конструкторов, а «настоящие», те, которых они ждали, где–то в глубинах Вселенной, их еще надо найти. Да и хочется посмотреть на иные пространства, Конструктор столько их перевидел… К тому же у нас много работы. По следу пресапиенса в нашу Вселенную «дышит» другая, и нам предстоит заняться этим всерьез. Надеюсь, нам помогут.

— Кто?

— Такие же одиночки у себя дома, как и я. Не изгои, как ты изволил выразиться, именно одиночки… люди, наверное?

В коридоре раздались чьи–то грузные шаги, сотрясающие весь дом, уже знакомые Ратибору, и в гостиную вползла наполовину черная, наполовину блистающая металлом фигура, — чужанин. Остановилась, по очереди «оглядев» всех присутствующих; Ратибор ощущал взгляд этого существа–колонии в «скафандре» своего пространства по пси–давлению, в спектре которого трудно было разобраться сразу.

— Сейчас идем, дружище. — Грехов встал. — Заберем с собой Диего и идем. Прощай, мастер. Если бы не Диего, мы бы уже не встретились.

— Диего — это… ваш домашний инк?

— Это мой друг, без него мне будет трудно.

Что–то прошелестело в коридоре, и за чужанином в комнату вошел еще один гость, с виду — обыкновенный человек в белом кокосе, с печатью озабоченности на лице, но Ратибору показалось, что земля вместе с домом вдруг зябко закачалась под ним, будто дом стоял на торфяном болоте и готов вот–вот провалиться в трясину; воздух стал ощутимо плотен, на уши навалилась душная глухота. Человек шагнул к Ратибору, знакомо прищурился, хотя Ратибор мог поклясться, что видит его впервые, и протянул руку.

— Здравствуй, крестник.

Ратибор невольно протянул свою и встретил крепкое рукопожатие.