Избранные произведения. Том 7. Проклятые

— Я допускаю, что внешнее различие поражает, но это не важно, если я допускаю его умом.

— Тебя изучали и анализировали больше, чем какого-либо человека за всю последнюю историю. Хотя люди и ашреганы выглядят сходно, остается небольшое химическое — и физическое различие. Амплитуры недоучли некоторые из них. Они не все изменили. Ты определенно человек. Такой же, как и я.

Он взглянул на нее.

— Почему же это известие не наполняет меня ликованием?

Их разговор прервали — открылась единственная дверь.

Появился Первый-по-Хирургии, в форменном пиджаке и шортах. Даже такому космополиту, каким был он, стоило некоторых усилий, чтобы войти в комнату, занятую двумя людьми. Но он скрыл свои переживания.

Он показал Раньи листы с различными схемами и цифрами, десятки трехмерных изображений «все это можно было сфабриковать». Старший гивистам был очень убедителен, но не до конца сумел убедить Раньи. Одними лишь словами и цифрами невозможно описать целую человеческую жизнь. Краткий визит молодого человека, близко на него похожего, был бы более весомым доказательством, чем вся статистика.

Хотя и неготовый к согласию, он выразил готовность подумать о возможностях. Первый-по-Хирургии счел это крупной победой.

— У меня болит голова, — пожаловался Раньи.

Три пальца на руке гивистама щелкнули.

— Это и понятно, учитывая, как много излишних костей пришлось удалить с вашего черепа. Часть из них была использована для восстановления нормального для облика человека размера глазниц. По этой же причине некоторое время будут болеть и должным образом укороченные пальцы. Неудобство пройдет.

Безутешный пациент провел пальцами по простыне.

— Зачем все это?

— Чтобы вы чувствовали себя удобно среди особей своей расы, — сказала ему Трондхайм. Он поглядел на нее.

— Какой «расы»? Моей расы? Ты?

Она не отвела взгляд.

— Да. Со мной. Это поможет тебе объяснить… некоторые вещи.

— И еще. — Первый-по-Хирургии занял удобное место. — Нервный узел, имплантированный амплитурами в ваш мозг, был изолирован. Больше он вам уже не помешает.

— Понятно, — сказал он тихо. — Это означает, что Учителя больше не смогут со мной общаться напрямую?

— Очевидно. Мы надеемся, что операция восстановила и способность вашего мозга противостоять непрошеным умственным исследованиям. Отныне вы в безопасности от внешнего враждебного вторжения.

Враждебное вторжение? Кто же теперь враг, а кто союзник? — подумал он устало. Это трудно понять простому солдату. Солдат… За кого он теперь и против кого?

Обширные ресурсы приведены в действие, чтобы убедить его в том, что он — человек. Но он продолжает сопротивляться. Сознательно?.. Или из простого упрямства? Или из страха? Отобрано ли у него нечто жизненно важное? Или восстановлено? Откуда ему знать? Как ему это узнать?

Встреча с Учителем смогла бы разрешить все его проблемы, но он подозревал, что вряд ли встретит их на Омафиле. Значит, решение необходимо принимать по-иному. В одном он был абсолютно убежден.

Если все, что ему показали и рассказали, правда; если он на самом деле — человек, значит, вся его предшествующая жизнь — хорошо продуманная ложь.

Знали ли об этом его родители? Его мать и отец, которых он так уважал, которыми гордился с того момента, как научился говорить. Или они были лишь послушными орудиями в руках амплитуров? Или, напротив, их участие было более зловещим и продуманным?

Он заморгал, ощутив теплое прикосновение руки Трондхайм.

— С тобой все в порядке, Раньи? — Даже его собственное имя звучало странно, подумал он. Она произносила его с неправильным ударением.

Первый-по-Хирургии тревожно приблизился к его креслу.

— Вы не собираетесь вновь прибегать к насилию?

— Нет, я слишком устал для этого. Хотя мне бы и хотелось.

Устало глядя на своего пациента, хирург вновь сел на свое место. Раньи обратился к Трондхайм.

— Сейчас, слушая тебя, я вспоминал свое детство.

— Своих родителей — ашреганов? — проговорила она сочувственно. Он сделал неопределенный жест. Затем после некоторого колебания сделал характерный жест человека для данного случая — кивнул головой. Движение показалось ему естественным.

— Вольно или невольно, они — лишь инструменты в руках Амплитура, — сказал Первый-по-Хирургии.

Несмотря на обещание, Раньи вдруг захотелось с размаху дать ему по шее. Вполне естественная реакция, сказал он сам себе. Чем больше пытался он себя убедить, что ему лгут, тем больше его разум и тело противились.

— Все будет хорошо, — увещевала его Трондхайм.

— Да? — (Интересно, передает ли переводящее устройство вместе с его словами и испытываемый им страх и неуверенность?) — Всю жизнь я был ашреганом. Теперь на основании каких-то цифр и рисунков вы предлагаете мне стать человеком. Чтобы ни случилось, я всегда буду ашреганом.

К его удивлению, Нейда улыбнулась:

— Ты ведешь себя более по-человечески, чем сам предполагаешь, — сказала она.

* * *

— А я говорю, что вы не можете этого сделать. Это ненаучно, против принятых правил, очень опасно!