— Мой милорд здесь большой человек — исполняет функции генерального инспектора приисков. Я ему дважды или трижды спасал жизнь; может быть, он вспомнил об этом, переговорил с братом и оттого прекратились безобразия администрации?
— Чем черт не шутит.
— Вполне вероятно.
— Вы, очевидно, правы, — воскликнули молодые люди, уверенные по своей юношеской наивности, что у сэра Лесли пробудилось чувство благодарности. Почему бы нет?
Именно в этот момент, словно подтверждая самые радужные предположения, появился запыхавшийся почтальон-китаец, прискакавший из Баркервилла на муле, погоняя бедное животное за неимением кнута, наверное собственной косицей, красовавшейся на макушке гонца.
— Мэтлу Пелло, — доставая из кожаного мешка телеграмму, произнес почтальон, картавя, как и все его соотечественники.
Перро бросил взгляд на депешу, громко расхохотался, дал китайцу на чай пиастр, и завопил, как ребенок:
— Ну, обсмеёшься! Возьми, Франсуа, прочти вслух это послание. Самое время петь «Мамаша Годишон».
— Эсквайру Перро, город Баркервилл, Карибу, — прочел юноша.
— Я — эсквайр? Месье Алексей, обрадовавшись хорошей развязке, захотел повеселиться и со мной пошутить… Продолжай, сынок…
— Против обыкновения он поставил фамилию, а не имя и не добавил дружеских слов, обращенных ко мне. Но раз все идет хорошо, не будем обращать внимания на мелочи, — отреагировал Перро.
— Теперь, дядюшка, не придется бодрствовать по ночам и быть все время начеку с заряженным винчестером.
— Будем надеяться…
— Так куда лучше!
— Да уж вдоволь поохотимся, как только завершим дела! Смотрите — кто это?
— Кто-то на лошади, странно выряженный.
— Вроде того пуришинеля, которого наш дворянин избыл и швырнул в овраг.
Это действительно был слуга в ливрее на прекрасной породистой чистокровке. Он проехал, не задерживаясь, мимо китайца, встретившегося по дороге, остановился у главного входа, над которым возвышалась веранда, и смерил высокомерным взглядом Перро, приняв его за слугу. Слуга без ливреи!
— Эй, что тебе надо, пузырь? — спросил охотник, которому надоело это чванливое молчание.
Образцовый слуга, услышав презрительное обращение, раскрыл наконец рот:
— Мэтра Перро. Ему письмо от Его Высочества.
— Перро — это я. Давай письмо и убирайся, я уже тобой налюбовался.
Пока канадец разглядывал бегущие в наклон завитками буквы на конверте — надо бы сказать, изысканный почерк, — слуга сделал перед крыльцом полукруг и удалился; на его тщательно выбритом лице ни один мускул не дрогнул.
— Эсквайру Перро… Что за утро! — разразился смехом Перро. — Опять написано «Эсквайру Перро», вот уж поистине не знаешь, кем станешь!
Молодые люди, услышав этот раскатистый смех, приблизились, образовав милую семейную группу. Перро вскрыл конверт грубыми, непривычными к бумаге пальцами и начал читать вслух:
— Вот уж утро, так утро… Милорд идет на такие траты… — произнес «эсквайр», помолчав немного.
— Он не жалеет ни денег, ни красивых слов, — заметил Франсуа.
— Тысяча пятьсот фунтов, или тридцать семь тысяч пятьсот французских франков… Сто фунтов, или две тысячи пятьсот французских франков в день за бигорна, охотиться на которого все равно что выкурить трубку.
— Вы поедете, дядя?
— Очень хочется… Подумай, сынок, приданое для твоей невесты, заработанное всего за две недели.
— А как же прииск?
— Ну поскольку нас оставили в покое и месье Алексей пишет, что дело улажено… А вы приглядите за работами, пока я буду с милордом.