Избранные произведения. Том I

Все видели, как зоолог с меланхолическим видом слоняется из каюты в лабораторию и обратно или долгими часами полулежит в качалке и наблюдает, как трудятся рабочие. Даже его прекрасный аппетит был уже не тот, что несказанно огорчало корабельного кока, большого мастера своего дела, который очень любил, когда его талантам отдавалось должное настоящими гурманами. (Господин Синтез, хоть и не питался, как обычные смертные, тщательно подбирал поваров, а его хлебосольный стол бы столь же обильным, сколь и разнообразным.)

В конце концов молодой профессор почти перестал спать, его свежий цвет лица поблек, под глазами образовались круги, брюшко опало.

Так как с первого же момента господин Артур вызвал живейшую неприязнь у всего командного состава, раздражив и капитана, и его помощников, и даже механиков своим высокомерием и чванством, своей претензией на роль всезнайки и остроумца, его вежливо, но неуклонно избегали, и таким образом он находился в полной изоляции — не с кем было даже перекинуться словом.

Однако само по себе одиночество не могло быть причиной столь разительных перемен, во всяком случае, оно не должно было отбить у него тягу к знаниям. Здесь крылась какая-то загадка, впрочем, загадка, пожалуй, никого не интересующая.

Между тем юный господин Артур, устав качаться в шезлонге и слоняться по палубе как неприкаянный, подался на атолл — якобы вблизи посмотреть на ход работ, а на самом же деле, чтобы сбежать от своего мучительного одиночества.

В душе Алексис Фармак был человек добрый. Если не нападать впрямую на его научные убеждения и не делать ядовитых намеков на его пристрастие к взрывчатым веществам, то он оставался склонным к всепрощению и ни на кого не держал зла. Фанатично преданный науке и любящий ее ради нее самой, наш профессор углублялся в свои занятия без тени выгоды или корысти, доходя до полного небрежения практическими сторонами жизни. Поэтому-то, как только господин зоолог прекратил сомнительные шуточки в его адрес, Алексис Фармак тотчас же выкинул из памяти все прежние ссоры со своим коллегой.

Поступив на службу к господину Синтезу, Алексис Фармак стал счастливейшим химиком прошлых, настоящих и, должно быть, будущих времен. Мысль, что он участвует в Великом Деле выдающегося ученого, опьянила его, и чувство это, хоть и чисто платоническое, было весьма упоительно.

Склонный, как все счастливые люди, к снисходительности, Фармак охотно принимал общество зоолога и выслушивал его сетования. А тот, раздражительный, нервный, задиристый, уже не сыпал, как раньше, эпиграммами[1655], но, рискуя вновь остаться одиноким, словно прокаженный, принимался критиковать и сам проект господина Синтеза, и правильность его исполнения.

Сначала господин Артур утверждал, что лаборатория не устоит ввиду своих колоссальных размеров. Увидев не без тайного недовольства, что она почти закончена, он начинал шельмовать ее общее устройство, все до последнего стеклышка.

— Послушайте, — едко спрашивал зоолог, — разве могут простые стекляшки выдержать натиск непогоды?

— Ой-ой-ой! Как знать! — потирал руки химик.

— Но их же первый налетевший град обратит в осколки!

— Ошибаетесь, дражайший коллега, ошибаетесь! Это стекло — хозяина. Оно небьющееся! Слышите, не-бью-ще-еся. Наш шеф — человек крутой, он, пускаясь в такое предприятие, все до мельчайшей детали обмозговал.

— Что да, то да… И богач к тому же…

— Верно, он так богат, просто дух захватывает.

— Подумать только — столько денег выбросить на ветер!

— Разве то, что мы сейчас делаем, означает выбрасывать деньги на ветер?

— Я не о том! На его месте я бы предпочел насладиться всеми доступными человеку удовольствиями…

— Всего-навсего как доктор Фауст?[1656] Это иногда плохо кончается, милейший. Нет, дорогуша, мы, ученые, состоим не из одного желудка!

А зоолог, словно одержимый навязчивой идеей, снова твердил свое:

— Говорят, на борту «Анны» неслыханное количество драгоценных камней…

— Очень может быть. Капитан сообщил, что некоторые детали приборов сделаны из бриллиантов. Что нам эти камушки!

— Легко вы ими разбрасываетесь!

— Легко! Уверяю вас, легко!

— Не могу сказать того же о себе. Я бы предпочел быть богатым, жить на широкую ногу, а не прозябать здесь, получая жалкие двенадцать или пятнадцать тысяч в год!

— Ну и аппетит у вас! А я счастлив, когда зарабатываю сто су в день!

На мгновение зоолог замолк. Затем брякнул безо всяких околичностей:

— И юная девушка, почти дитя, когда-нибудь станет полной хозяйкой всего этого!

— Что? Девушка? Какая девушка?

— Как? Вы что, сумасшедший? Вы не заметили ее три недели тому назад, когда господин Синтез предстал перед нами во всей своей красе?

— А ведь и правда! Черт возьми, я совсем запамятовал!

— Вы непостижимый человек!

— Позабыл… Такая маленькая, беленькая, как парафин…[1657] Вы ее имеете в виду? Кстати говоря, очень скромно одетая, во всяком случае, на фоне патрона, который сверкал, словно солнце… Кажется, припоминаю, ее вид меня поразил, хотя я вообще-то не интересуюсь женщинами, а царевнами из сказок «Тысяча и одной ночи»[1658] и подавно.