Избранные произведения. Том I

— И да и нет, сэр. Это и в самом деле был пакетбот и, смею сказать, знаменитый. — Капитан поднял глаза к небу, потом опустил их, и я встретил его взгляд, в котором была какая-то тихая покорность. — Но теперь, как видите, старого вымпела на мачте уже нет. Теперь бриг этот уже не служит государству, он сам по себе, и управляет им частное лицо.

— Так теперь это капер?

— Можно назвать и так.

— Что ж, это мне и того более по вкусу. Возьмите меня с собой, капитан…

— Коленсо.

— Возьмите меня с собою пассажиром, капитан Коленсо. Не скажу «товарищем по оружию», ибо я не силен в тактике морских сражений, вернее, совершенный невежда. Но я могу заплатить… — Тут я поспешно сунул руку в нагрудный карман и еще раз благословил Флору за непромокаемый мешочек. — Прошу прощения, капитан, мне надо бы сказать моему другу два слова с глазу на глаз.

Я отвел Байфилда в сторону.

— Где ваши деньги? Если они размокли в соленой воде…

— Видите ли, — сказал он, — я жертва повышенной кислотности желудка.

— Помилуйте! Да разве я вас про желудок спрашиваю?

— Нет, просто я никогда не поднимаюсь в воздух, не прихватив с собою прочно закупоренного флакона английской соли.

— И вы выбросили соль и сунули в флакон деньги? Вы на удивление находчивы, Байфилд!

Я возвысил голос.

— А вы, мистер Далмахой, я полагаю, спешите воротиться к своим родным, которые по вас, конечно же, стосковались?

— Они-то ничуть не стосковались, но я и вправду к ним спешу, — весело поправил меня этот сумасброд. — От всех их не слишком доброхотных даяний у меня в кармане осталось восемнадцать пенсов. Но я намерен ехать вместе с Овценогом и попытаюсь заработать на его фокусах. Он будет метать копье всю дорогу от Лендс-Энда до Фортсайда, и ему станут рукоплескать во всех придорожных трактирах и бросать монеты.

— Что ж, попробуем помочь ему добраться до дому, хотя бы из уважения к миссис Овценог. — Я вновь поворотился к капитану Коленсо. — Итак, сэр, берете ли вы меня пассажиром?

— Я все еще полагаю, что вы шутите, сэр.

— Клянусь вам, я совершенно серьезен.

Капитан замялся, потом нетвердой походкой подошел к трапу, наклонился и позвал:

— Сусанна, Сусанна! Поднимись-ка на палубу, сделай милость! Один из джентльменов желает остаться на бриге пассажиром.

Из люка показалась голова немолодой тёмнобровой женщины; она внимательно меня оглядела. Так взглянула бы поверх живой изгороди на прохожего странника жующая жвачку корова.

— Что это на нем надето? — резко спросила она.

— Это было задумано как бальный костюм, сударыня.

— Ну, тут вы не потанцуете, молодой человек.

— Любезная сударыня, я принимаю и это условие и любые другие, какие вы соблаговолите мне поставить. Я готов подчиниться всем порядкам, установленным на вашем бриге.

Она прервала меня на полуслове.

— Ты оказал ему, отец?

— Н-нет еще. Видите ли, сэр, мне надобно предупредить вас, что это не совсем обычное плавание.

— Что ж, мое путешествие тоже не совсем обычное.

— Возможно, вам будут грозить многие опасности.

— На капере это само собою разумеется.

— Есть даже опасность попасть в плен.

— Натурально, хотя храбрый капитан, конечно же, об этом не задумывается.

И я поклонился.

— А я все же задумываюсь, — отвечал он с некоторой даже горячностью, и на щеках у него проступили красные пятна. — Мой долг сказать вам, сэр, что мы, весьма возможно, попадем в руки врага.

— Скажи лучше: этого не миновать, — вставила Сусанна.

— Да, не миновать. По совести, я не вправе вас не предупредить. — Он поглядел в глаза дочери, та кивнула.

«Черт бы побрал твою совесть!» — подумал я; во мне нарастало брезгливое презрение к этому старому капитану, который при всей своей благородной наружности держался столь малодушно.

— Ну, выкладывайте, — насмешливо сказал я. — Мы случайно встретимся с французским судном или, предположим, с американским; ведь это и есть наша цель, не так ли?

— Да, с американским. Именно это и есть наша цель.

— И уж тут-то мы себя покажем, я ручаюсь! Ай-яяй! И это бывший капитан пакетбота!

Я прикусил язык; наш разговор вдруг показался мне на редкость нелепым, да и на что он пытается меня толкнуть? Чего ради я разглагольствую перед седовласым моряком на его же собственном корабле и взываю к его доблести! Нет, конечно, меня дурачат, подстрекают самоуверенного профана поучать мастера и знатока своего дела на потеху всем богам и людям. И капитан Коленсо, конечно, исподтишка смеется надо мною и старается только об одном — так или иначе от меня избавиться. Еще минута — и даже Овценог поймет, что надо мной подшутили. А я, признаться, не переношу, когда надо мной смеются; другим это, может быть, и на пользу, во мне же мигом просыпается дух противоречия.

Но ежели капитан Коленсо и потешался надо мною, он весьма умело это скрывал. Со старческой нерешительностью он поглядывал то на меня, то на Сусанну.

— Я ничего более не могу вам объяснить, сэр. Последствия… Я мог бы смягчить их для вас… и все же вам придется рисковать. — Он было умолк, потом принялся меня уговаривать. — Прошу вас, не настаивайте, сэр, очень вас прошу! Я вынужден просто умолять вас об этом, сэр!