— Обождите, мне надобно подумать. — Она снова закрылась веером и задумалась, глаза ее потемнели. — Знаете холм при дороге неподалеку от «Лебяжьего гнезда»? У него, кажется, нет никакого названия, но мы с Рональдом еще в детстве прозвали его Рыбья спина, — по его хребту тянется еловая рощица, совсем как плавник. На восточном его склоне есть заброшенная каменоломня. Я постараюсь встретить вас там поутру в восемь часов и принесу деньги.
— Но зачем вам подвергать себя такой опасности?
— Прошу вас, Энн, умоляю, позвольте и мне сделать хоть что-нибудь! Ежели бы вы знали, каково это — сидеть дома сложа руки в то время, как самый… самый дорогой…
— Виконт Сент-Ив!
Имя это прозвучало, как удар набатного колокола, и заглушило робкий голос Флоры. Рональд, который разговаривал с мисс Макбин совсем близко от нас, круто обернулся, потом вновь медленно поворотился ко мне: в лице его была оторопь. Скрыться не оставалось времени. И до карточной комнаты и до той, где пили чай, надобно было пройти с десяток шагов на виду у всех. Мы сидели как раз против входной двери, и там уже стоял с моноклем в глазу мой ненавистный кузен, разряженный, расфуфыренный, и от него так и разило помадой и дурным вкусом. Он в тот же миг нас увидел, поворотился на каблуках, сказал два слова кому-то в прихожей, вновь оборотился и направился к нам с видом напыщенным и вместе развязным, еле скрывая злорадство. Я встал ему навстречу. Флора тихонько ахнула.
— Добрый вечер, кузен! Я узнал из газет, что вы осчастливили Эдинбург своим присутствием, — сказал я.
— Да, я остановился у Дамрека, но вы, дорогой Энн, еще не доставили мне удовольствия своим визитом.
— Я полагал, что вы стремитесь любезно меня опередить, — сказал я. — Так, значит, здесь мы встретились случайно?
— Нет, отчего же! По правде говоря, секретарь бального комитета позволил мне нынче днем заглянуть в список приглашенных. Видите ли, кузен, я до крайности разборчив и люблю заранее знать, не рискую ли оказаться в неподходящей компании.
Какой же я осел! Опасность эта была так очевидна, а я о ней и не подумал!
— Я как будто видел на улице одного из ваших новых приятелей.
Мой кузен поглядел на меня и самодовольно рассмеялся.
— Да, пришлось мне за вами погоняться, любезный мой Энн. Вы обладаете удивительной способностью петлять, как заяц. И, право, я, кажется, начинаю вас понимать, — докончил он, окидывая Флору наглым взглядом.
Его-то можно было бы разыскать без труда, учуяв по запаху! От него так и разило духами.
— Представьте же меня, mon brave.[296]
— Скорее пусть меня расстреляют.
— Сдается мне, честь эту оказывают только солдатам, — словно бы раздумчиво молвил он.
— Во всяком случае, эта честь не распространяется на… — Я прикусил язык. Верх брал Ален, а если уж проигрывать, то с достоинством. — Сейчас начнется контрданс, — продолжал я. — Найдите себе даму, и я обещаю танцевать с вами vis-à-vis.
— В хладнокровии вам не откажешь, кузен.
Он поклонился и пошел разыскивать распорядителя бала. Я подал руку Флоре.
— Ну, как вам понравился Ален? — спросил я.
— Он красивый мужчина, — отвечала она. — Ежели бы ваш дядюшка обошелся с ним иначе, мне кажется…
— А мне кажется, что ни одна женщина на свете не может отличить настоящего джентльмена от учителя танцев! Две-три красивые позы — и вы уже обмануты. Дорогая моя, что вы в нем нашли?!
Флора молчала. Теперь-то я знаю, почему она тогда промолчала. Представьте, оказывается, то же самое сказал ей как-то этот болван Шевеникс обо мне!
Дверь была совсем рядом; когда мы проходили мимо, я мельком глянул в прихожую. Как и следовало ожидать, у выхода на лестницу стоял мой старый знакомец в молескиновом жилете и разговаривал со своим сообщником, еще более уродливым, чем он сам, — рыжим долговязым негодяем в сером.
Итак, я очутился в западне. Оборотившись, я поймал устремленный на меня из толпы взгляд Алена и его злорадную усмешку. Даму он себе уже нашел — то была ни много ни мало леди Фрейзер в лиловой тафте и с бриллиантовой диадемой.
Казалось, для меня все было кончено, но, сам не знаю отчего, я вдруг воспрянул духом, более того, возликовал. Заверяю вас, я вывел Флору на середину залы с веселостью, быть может, в этих обстоятельствах противоестественной, однако же отнюдь не напускной. Это можно бы назвать веселостью обреченного на смерть. Как говорится в песне — не помню, знал ли я ее тогда или прочитал позднее в одной из книг моей жены, да это и неважно —