— Скажите, месье Шарль, — начал Маркиз, ворочаясь на тюке, служившем ему матрацем, — не кажется ли вам, что эти басы потерпели фиаско[1376]
, или дирижер потерял свою палочку? Что бы это значило?— Только то, дорогой друг, что по лесу кто-то идет. Ревуны обнаружили это раньше нас.
— Вы думаете?
— Уверен. Может, наши возвращаются… Если же нет…
— Что вы хотите сказать?
— Значит, к нам подкрадывается враг!
— Вы полагаете? Сказать правду, я бы предпочел именно это. Разве дело — сидеть тут, как рыбаки на бережку, и дожидаться смерти. Считать бесконечные секунды… Лучше покончить с опасностью разом!
— Согласен. У нас с вами одинаковый темперамент. Ожидание и бездействие невыносимы! Однако, думаю, развязка близка. Слышите?
В сумраке ночи действительно раздались пронзительные, громкие вскрики, сменившиеся диким воем.
— Если не ошибаюсь, это человеческие голоса, — сказал молодой человек. — Как вам кажется, сеньор Хозе?
— Я тоже, сеньор, полагаю, что кричали люди, — отозвался мулат. — Думаю, индейцы.
Крики быстро приближались и становились все явственнее.
Двое краснокожих, остававшихся при белых, задрожали от ужаса. Зубы их стучали, словно кастаньеты[1377]
.— Канаемес! Хозяин, это канаемес! — еле прошелестел один из них.
Слух индейца, более чуткий, чем у белых и мулата, не обманул.
— Канаемес!
Лесное эхо многократно повторило жуткий крик, а в ответ принесло гортанный человеческий вопль.
— Ну что ж! Идем туда! — воскликнул Маркиз, направив дуло своего револьвера в ту сторону, где пылал костер. — Теперь уж все равно. Нам повезло, что это мифическое чудовище возвестило о своем появлении нелепым воем, а не напало внезапно.
Но вот рядом шевельнулся кустарник, пламя костра заколыхалось, и перед глазами путников появились индейцы. Почти совсем голые, — можно сказать, их «наряд» составляли только луки да стрелы, — они кричали и размахивали руками словно одержимые.
В отблесках пламени буйство их выглядело еще более зловещим.
Потрясая оружием, они завели дьявольский хоровод. Немыслимые телодвижения, нестерпимые вопли — точь-в-точь демоны во власти дурмана!
— Ну и канкан![1378]
Глядите-ка, друзья мои, — прошептал Маркиз. — Беснуются как одержимые! У них в глотках целый оркестр, честное слово!Но тут его речь прервалась.
Индейцы, до сих пор, казалось, не обращавшие ни малейшего внимания на лодку, освещенную пламенем костра, словно полуденным солнцем, замерли на полуслове и схватили луки. В сторону лодки с диким свистом полетели стрелы.
Да, это были отменные стрелки! Пустые гамаки оказались для них отличной мишенью. Люди неподвижно лежали на палубе.
Не напрасно решили они скрыться за тюками и ящиками. Предосторожность оказалась нелишней и спасла их от верной гибели.
Но каковы индейцы! Сообразили, что дьявольские танцы привлекут внимание и ослабят бдительность. Белые, мол, будут, как завороженные, наблюдать за ними и не уберегутся от стрел…
Решив, что люди на лодке погибли, краснокожие ринулись на борт.
Удивительно, какой шум они подняли. Можно было подумать, что здесь целый легион, а их едва набралась бы дюжина.
Четыре залпа раздались почти одновременно и смешали вражеские ряды, хотя никто, похоже, не был задет.
Молниеносная скорость, и только она одна, могла теперь спасти дикарей и сбить с толку стрелков. Трудно попасть в мечущиеся фигуры!
Вместо этого индейцы замерли, отступили, словно бы хотели бежать, но тут же вновь ринулись в атаку.
Минута замешательства сыграла на руку осажденным. Они успели перезарядить оружие и вновь дали залп.
Двое из наступавших остановились на бегу как вкопанные, качнулись, зашатались и, захрипев, повалились наземь.
И вдруг, к изумлению стрелявших, — как поверить своим глазам?! — индейцы, не обращая на них больше никакого внимания, накинулись на еще теплые трупы своих собратьев, порубили их саблями, бросили в огонь и снова принялись дико вопить:
— Канаемес!.. Канаемес!..
Теперь, когда они были погружены в свое занятие, их легко было уничтожить всех до единого.
— Эй! Тысяча чертей! Погодите, да ведь это же наши индейцы.
— Быть не может!
— Я узнаю их.
— Они сошли с ума!
— Точно, свихнулись!
— Что же делать?
— Все очень просто, — произнес мулат, перерубая канат, которым была привязана лодка. — Вот и все!
Потом, схватив форкилу, он с силой оттолкнулся, и лодка отчалила.
— Теперь мы пройдем немного вниз по течению, причалим подальше отсюда и переждем до рассвета. Утром вернемся. Черт меня побери совсем, если к тому времени необъяснимое сумасшествие не пройдет и дикари не успокоятся.
Сказано — сделано. Лодка отплыла метров на триста от проклятого места. Здесь ее пассажиры могли, ничего не опасаясь, дождаться рассвета. Они терялись в догадках, рассуждая о том, что же все-таки случилось.
Вопли обезумевших слышались еще часа три. Затем мало-помалу воцарилась тишина. Оргия, вероятно, была окончена.
На смену темной экваториальной ночи почти сразу, без перехода, пришел день.
Лодка бесшумно вернулась к вчерашней стоянке, где разыгрался столь чудовищный спектакль.