Избранные произведения. Том II

— Не могу!.. Нет… Я действительно не могу дать вам слово.

— Тогда, вместо того чтобы предоставить вам свободу, почетную для солдата, я буду вынужден заключить вас в каземат.

— Господин генерал, это меня мало беспокоит…

— С вами будут обращаться, как с нашими узниками… а мы их по головке не гладим…

— Я понимаю, что меня не будут держать в вате.

— День и ночь вас будут сторожить постовые, которые получат приказ убить вас при первой же попытке к бегству.

— Само собой разумеется.

— Малейшее насилие с вашей стороны, и вас с полным правом приговорят к смерти без промедления и пощады.

— В осажденном городе все приказы должны выполняться неукоснительно.

— И все же вы настаиваете на своем отказе?

— Да, господин генерал! И простите меня за то, что я так дурно ответил на вашу доброту. Я должен честно сказать вам, что использую все возможные средства, чтобы совершить побег… чтобы снова занять свое место в строю… пусть даже часовые будут стрелять в упор.

— Вы — храбрый и честный солдат! Я сожалею о тех строгих мерах, которые буду вынужден к вам применить… Но, будь я на вашем месте, я действовал бы так же.

— Но, видите ли… Может быть, все-таки есть способ все уладить.

— Я был бы очень рад. Что вы имеете в виду?

— Генерал Боске хорошо относится ко мне. Вы разрешите мне ему написать?

— Конечно. Садитесь и пишите.

Оторва сел и крупными буквами вывел следующие строчки:

«Господин генерал!

Я обещал вам водрузить французское знамя на Малаховом кургане. Но сейчас я в плену. Конечно, я убегу, но это трудно и может случиться не так скоро. Поэтому я дерзаю надеяться на то, что вы предложите его превосходительству графу Остен-Сакену, начальнику Севастопольского гарнизона, обменять меня на русского пленного.

Я умоляю вас, господин генерал, дайте мне возможность вернуться в строй и выполнить свое обещание при первом же случае.

Примите, господин генерал, выражение моего глубочайшего уважения и преданности.

Ваш солдат Жан Бургей».

Оторва протянул письмо коменданту и попросил его прочесть. Даже не взглянув на письмо, генерал вложил его в конверт и вызвал дежурного офицера.

— Лично передайте это письмо нашему парламентеру, — сказал Остен-Сакен. — Когда будет ответ, доложите.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Было объявлено короткое перемирие. Боске, получив письмо, переслал его Пелисье. Пелисье, хорошо знавший и ценивший Оторву, написал Остен-Сакену:

«Главнокомандующий французской армии имеет честь предложить вашему превосходительству начальнику Севастопольского гарнизона обменять сержанта французской армии Оторву на полковника русской армии Керазина.

Пелисье».

Остен-Сакен ответил:

«Начальник Севастопольского гарнизона имеет честь отклонить предложение главнокомандующего французской армии. К своему глубокому сожалению, он отказывается обменять сержанта французской армии Оторву даже на полковника русской армии.

Остен-Сакен»

[1627].

Затем Остен-Сакен сказал Оторве, который с нетерпением ждал результата переговоров:

— Вот письмо вашего главнокомандующего. Прочтите его.

— О, ваше превосходительство! Это слишком лестно для меня… Я этого не заслужил.

— Вы так думаете? Прочтите мой ответ. Не кажется ли он вам еще более лестным?

— Как! Ваше превосходительство, вы отказываетесь? Не хотите обменять меня, унтер-офицера, на полковника?

— Мой друг, вы из тех сержантов, из которых ваш великий Наполеон делал генералов! Вы в моих руках, и вы здесь останетесь!

Часом позже Оторва был заключен в укрепленный каземат, расположенный за Мачтовым бастионом, знаменитым бастионом, который без устали обстреливал батарею капитана Шампобера.

Жана заперли одного в темном помещении и приставили к нему шесть солдат с заряженными ружьями и примкнутыми штыками. Почти полная темнота, влажные стены, зловоние, непрерывный грохот пушек и мортир — словом, жизнь бедного Оторвы веселой не назовешь.

Каждый день со скрипом открывалась тяжелая дверь, укрепленная полосами железа, брусьями и болтами. Павел Михайлович, который проникся к пленнику дружескими чувствами, заходил к нему на часок.