Кроме того, общие печали и радости, общие волнения, лишения и опасности до того сблизили их, что даже Жанна, далеко не сентиментальная, положительно не могла себе представить разлуки со своими друзьями.
У них у всех была как бы одна душа. И все это случилось как будто само собой и, по словам Леона, само собой стало ясно, что Поль Редон и Жанна созданы друг для друга, так же как Леон и мадемуазель Марта.
— Не подлежит сомнению, — добавил он, — что по возвращении во Францию все это кончится, как в романе, двойною свадьбою, и если ты ничего не имеешь против, то мы поженимся в один и тот же день!
— Браво! Во всяком случае, я благословляю эту страну морозов, где я нашел свое счастье! — вскричал Поль.
— До сих пор ты, кажется, только проклинал этот «ледяной ад»!
— Пусть же он отныне будет «снежным раем»! — воскликнул журналист.
— Я никогда не буду называть его иначе!
Книга II. КАПИТАН СОРВИГОЛОВА
Часть I. МОЛОКОСОСЫ
Глава 1
Сержант, исполнявший обязанности секретаря военно-полевого суда, поднялся и резким, сухим голосом, отчеканивая каждый слог, начал читать только что нацарапанное на клочке бумаги решение: «Военный суд в составе совета полка единогласно постановил: Давид Поттер, виновный в отравлении двадцати пяти лошадей четвертой артиллерийской батареи, заслуживает смерти. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно…»
С надменным и презрительным видом джентльменов, вынужденных исполнять неприятную и скучную обязанность, пять членов суда в белых касках, с кобурами на поясе сидели на складных стульях, небрежно придерживая коленями сабли. Один из них, молодой капитан, пробурчал:
— Бог мой!.. Столько церемоний, чтобы отправить на тот свет какого-то мужика-мошенника — белого дикаря, мятежника, грабителя и убийцу!
Председатель суда, красивый мужчина в форме полковника Гордонского полка шотландских горцев, остановив его легким движением руки, обратился к осужденному:
— Что скажете в свое оправдание, Давид Поттер?
Бур[1851]
, который был на голову выше конвоиров-артиллеристов, стоявших по обе стороны от него с шашками наголо, лишь презрительно пожал плечами, отвернулся и через тройное оцепление из солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, устремил ясный взгляд туда, где стояли возле фермы его неутешные родные и друзья. Молодая женщина рыдала, ломая в отчаянии руки, душераздирающе кричали дети, несчастные родители осужденного грозили завоевателям немощными кулаками.Сквозь причудливую листву акаций и гигантских мимоз пробивались яркие лучи солнца и, словно высвечивая картину великой скорби, светлыми зайчиками играли на лугу, уходившем зелеными волнами в недоступную для глаза даль.
Здесь он жил, любил, страдал и сражался с врагами.
На какой-то миг взор бура затуманился слезой умиления, но ее тотчас же осушил гнев.
— Вы осудили меня за то, что я боролся за независимость своей родины… Что же, раз вы так сильны — убейте меня! — выпрямившись, сжав кулаки, ответил он хриплым голосом полковнику.
— Мы судьи, а не убийцы! — возмутился председатель. — Вы же, буры, действуете бесчестно, недостойно цивилизованных людей. Но у войны свои законы, по которым, кстати, мы и судим вас.
— А по-вашему, это честно, когда десять, а то и двадцать человек нападают на одного? — вскричал бюргер[1852]
.— Мы сражаемся с поднятым забралом и не считаем преступником того, кто в открытую идет на нас с оружием в руках. Но прибегать к яду — подло! — заявил полковник. — Сегодня вы травите лошадей, а завтра и до людей доберетесь. Так что суровый приговор — справедливое возмездие за ваше деяние.
Бур, не дав запутать себя, возразил:
— Как патриот, я вправе уничтожить все, что может быть обращено против моей родины: людей, скот, военное снаряжение. И вам не втолковать мне, почему стрелять в людей дозволено, а лошадей травить нельзя.
— К чему говорить с этим мужланом! — процедил тот же капитан, хотя и был сбит с толку незамысловатой логикой крестьянина.
— Слушание дела закончено! — прервал затянувшийся спор председатель. — Давид Поттер, готовьтесь к смерти!
— Уже готов! И скажу: будь я помилован, взялся бы за прежнее. Но за меня отомстят — и жестоко! Смерти же не страшусь: такие, как я, кровью своей приближают освобождение отчизны!
Эти произнесенные во всеуслышание слова нашли живой отклик в сердцах толпившихся возле фермы людей.
Сержант, крякнув неодобрительно, возобновил чтение: «Могилу роет сам осужденный. Казнь осуществляется командой из двенадцати человек. Ружья заряжает сержант: шесть — боевыми патронами, остальные — холостыми».