Избранные произведения. Том II

— Очень благодарен, мистер Стаббс. Мое имя — Бертелини, Леон Бертелини, бывший артист Монружского, Бельвильского и Монмартрского театров. Мистер Стаббс, сейчас по разным обстоятельствам я занимаю амплуа весьма, так сказать, скромное, но смею вас уверить, что я создал — и при том в самом Париже! — немало важных ролей. Вот, например, за Горного Демона, в пьесе того же названия, меня расхвалила вся парижская пресса без исключения!.. А госпожа Бертелини, моя супруга — позвольте представить! — тоже артистка и, считаю долгом добавить, артистка лучшая, чем ее муж. Она может похвалиться недюжинным творчеством. Она создала около двадцати песен, которые имели громадный успех в одном из главных парижских концертных залов… Но, возвращаясь к прежнему разговору, я снова повторяю, что у вас артистическая натура. Вы артист в душе, мистер Стаббс! Смею вас уверить, что я компетентный судья в этих вопросах. Я надеюсь, что вы не пойдете наперекор вашим естественным влечениям. Вы позволите дать вам добрый совет? Выбирайте артистическую карьеру!

— Очень благодарен! — ответил Стаббс, расхохотавшись. — А я мечтал сделаться банкиром.

— Что вы! — воскликнул Леон. — Боже избави, не говорите этого! Человек с вашей натурой не должен подавлять свои духовные стремления. Ну что значат временные, небольшие на первых порах лишения, если вы будете работать для благородной, высокой цели?

«Малый, кажется, того… рехнулся, — подумал Стаббс, — но жена у него хорошенькая, да и сам он славный парень, вот только мелет всякую чушь».

— Кажется, вы говорили, — произнес он уже вслух, — что вы актер?

— О, конечно! — ответил Леон. — Или, точнее — увы! — я был актером…

— И вы желаете, чтобы я сделался таким же актером, как вы? — продолжал кембриджский студент. — Но, господин Бертелини, я никогда не выучу ни одной роли: память у меня — словно решето. А потом надо еще говорить, декламировать, действовать руками, изображать… Я столько же смыслю в этом деле, как та кошка, которая только что пробежала.

— Сцена не единственное поприще, — возразил Леон. — Сделайтесь поэтом, беллетристом, скульптором, танцором, но следуйте голосу сердца! Следуйте ему всю жизнь, до гробовой доски служите искусству!

— Вы все эти вещи называете искусством? — спросил Стаббс.

В его голос слышалось изумление.

— Да, разумеется! — воскликнул Леон. — Разве это не отдельные отрасли единого, великого искусства?

— А я этого не знал. Я думал, — сказал англичанин, — что артист — это человек, который рисует![23]

Певец взглянул на него с удивлением.

— Тут, очевидно, маленькое недоразумение, которое зависит от различия значений одного и того же слова на разных языках, — сказал Леон после некоторой паузы. — До сих пор людям за вавилонскую башню приходится расплачиваться! Если бы я умел говорить по-английски, вы лучше меня поняли бы и скорее последовали бы моему совету.

— Ну, я этого не думаю, — простодушно ответил Стаббс. — Я очень люблю звезды, особенно когда они ярко сияют. Замечательно приятно тогда на них смотреть! Но пусть меня повесят, если я что-нибудь понимаю в том, что вы называете искусством. Оно, очевидно, не для меня писано! Я вообще не люблю, когда, знаете, надо много думать или учить. Это дело интеллигентов. Мне же, дай Бог, только бы сдать экзамены… Но, — прибавил он, заметив даже в потемках глубокое разочарование на лице собеседника, — вы не думайте, чтобы я был врагом всему этому: я люблю театр, и пение, и гитару…

Леон почувствовал, что они никогда не поймут друг друга, и изменил тему.

— Итак, вы путешествуете? — сказал он, точно продолжая прежний разговор о приключениях юноши. — Знаете, это романтично и отважно. А как вам понравилась наша родина? Какое впечатление производит на вас здешняя местность? Эти дикие холмы дают отличную перспективу, настоящий сценический вид, не правда ли?

— Видите ли… — начал было Стаббс, собиравшийся возвестить с апломбом и рисовкой первокурсника, что его нисколько не интересуют ни перспективы, ни сценические виды (что, между прочим, было бы неправдой). — Видите ли, — повторил он, сообразив, что такое суждение будет не по вкусу Бертелини, — самому мне лично нравится это место, но другие говорят, что тут не очень красиво. Даже в путеводителе так сказано, не понимаю, правда, почему. А здесь хорошо, чертовски хорошо!

В этот момент вдруг послышались рыдания.

— Мой голос! — воскликнула Эльвира. — Леон, если я здесь останусь еще на полчаса, я потеряю голос. Я… я это чувствую!

— Ты не останешься здесь ни минуты! — с жаром воскликнул Бертелини. — Пусть даже придется стучаться в каждую дверь или поджечь этот проклятый городишко — я найду для тебя приют!

Он торопливо засунул гитару в футляр, взял жену под руку, успокоив ее еще более ласковыми словами, и обратился к студенту.