Избранные произведения. Том II

У подножия откоса, на вершине которого стоял его дом, доктор пустил лошадь рысью и нагнал меня.

— Здесь мы спешимся, — сказал он. — Поскольку ваша матушка хочет побыть одна, мы с вами пойдём к дому вдвоём.

— Увижу ли я её снова? — спросила я.

— Даю слово, — ответил он и помог мне спешиться. — Лошадей оставим здесь. В этой каменной пустыне нет конокрадов.

Дорога плавно поднималась вверх к дому. Окна снова светились, из трубы валил дым, однако вокруг царила мёртвая тишина. Внизу виднелась фигурка мамы, шедшей следом за нами, и я вдруг осознала, что кроме нас на много миль вокруг нет ни единой живой души. Я посмотрела на доктора, с мрачным видом шагавшего радом со мной, на его сутулую спину и седые волосы, а затем снова на дом, сиявший огнями и извергавший дым, словно завод. Тут я решилась дать волю своему любопытству.

— Бога ради, скажите, — воскликнула я, — чем вы таким занимаетесь в этой жуткой пустыне?!

Он улыбнулся какой-то странной улыбкой и ответил весьма уклончиво:

— Вы отнюдь не впервые видите, как горят мои горны. Однажды ночью я видел, как вы проезжали мимо. У меня провалился очень важный эксперимент, поэтому не судите меня строго за то, что я перепугал вас и вашего кучера.

— Как?! — воскликнула я, с сочувствием посмотрев на его сутулую фигуру. — Неужели это были вы?

— Именно я, — ответил он. — Однако не подумайте, что я сошёл с ума. Я тогда чуть не умер, получив ужасные ожоги.

Мы почти достигли дома, который, в отличие от обычных деревенских строений, был выложен из тёсаного камня и стоял на прочном гранитном фундаменте. Рядом с ним не росло ни единой травинки, в окнах не виднелось ни одного цветка. Единственным своего рода украшением служило расположенное над дверью изображение мормонского Открытого Ока, которое сопровождало меня всю мою жизнь. Однако с той памятной ночи, когда мы предприняли неудачную попытку побега, этот символ обрёл для меня особый смысл, и я невольно содрогнулась. Из трубы валил дым пополам с искрами, а в дальнем конце здания, у самой земли, наружу вырывались белые клубы пара и растворялись в лунном сиянии.

Доктор открыл дверь и остановился на пороге.

— Вы спрашиваете, чем я тут занимаюсь, — проговорил он. — Двумя вещами: жизнью и смертью.

Затем он жестом пригласил меня войти.

— Я подожду маму, — отказалась я.

— Дитя мое, — сокрушённо произнёс он. — Взгляните на меня: я стар и немощен. Кто из нас сильнее — молодая девушка или дряхлый старик?

Я кивнула и, пройдя мимо него, оказалась в прихожей или в кухне, освещённой горящим камином и лампой с абажуром. Из мебели там присутствовали лишь платяной шкаф, грубо сколоченный стол и несколько деревянных скамеек. Доктор жестом пригласил меня сесть на одну из них, после чего открыл ещё одну дверь и исчез в недрах дома, оставив меня одну. Чуть позже я услышала лязганье железа, донёсшееся из дальнего конца здания. Затем раздался тот же пульсирующий гул, который так напугал меня в долине, но на сей раз такой близкий и такой громкий, что затрясся весь дом, и мне показалось, что он вот-вот рухнет. Я едва успела совладать с собой, как вернулся доктор, и в то же мгновение на пороге показалась мама. Какими словами выразить царившее на её лице спокойствие и умиротворение? За время недолгой поездки она, казалось, сбросила не один десяток лет и выглядела моложе и свежее. Глаза её сияли, лицо светилось лучезарной улыбкой. Мне она виделась не женщиной, а скорее ангелом во плоти. Я в каком-то испуге метнулась к ней, однако она отстранилась и приложила палец к губам каким-то игривым и вместе с тем величественным жестом. Напротив, доктору она протянула руку очень приветливо, как другу и помощнику. Всё происходящее казалось настолько странным, что я даже позабыла обидеться.

— Люси, — сказал доктор, — всё приготовлено. Ты пойдёшь одна или же твоя дочь станет сопровождать нас?

— Пусть Асенат присоединится к нам, — ответила она. — Дорогая моя Асенат! В этот час, когда я очистилась от страха и печали и заново переживаю себя и свои чувства, ради твоего, а не моего блага мне необходимо твоё присутствие. Останься она здесь, дорогой друг, боюсь, она вполне могла бы недооценить твою доброту.

— Мама! — крикнула я. — Мама, что происходит?!

Но она лишь лучезарно улыбнулась, сказав: «Тсс!», после чего доктор попросил меня замолчать и не беспокоить её.

— Ты выбрала то, — продолжил он, обращаясь к маме, — что очень часто манило меня. Две крайности: всё или ничего, сейчас или никогда — вот к чему я всегда стремился. Но выбрать нечто среднее, довольствоваться лишь частью, недолго посветить и погаснуть — на это бы я никогда не согласился.

Он пристально посмотрел на маму, в его взгляде смешались восхищение и зависть. Затем, глубоко вздохнув, он повёл нас в дальний зал.