Избранные произведения. Том II

Всю первую зиму, несмотря на многочисленные источники доходов, Харниш нуждался в наличных деньгах для своих финансовых операций. Золотоносный гравий, который оттаивали в шахтах, снова промерзал, как только его поднимали на поверхность, — поэтому он ничего не мог извлечь из своих отвалов, хотя золота там было на несколько миллионов. Только весной, когда солнце прогрело породу, а вскрывшаяся река в изобилии снабжала разработки водой для промывки, у Харниша оказался излишек золота, который он и поместил в двух только что открывшихся банках; тотчас же и дельцы-одиночки и целые группы дельцов стали осаждать его предложениями вложить капитал в их предприятия.

Но он предпочитал вести игру на свой страх и риск и вступал в объединения только ради защиты общих интересов капиталистов. Так, несмотря на то, что он сам всегда платил рабочим больше других, он записался в Ассоциацию владельцев рудников, возглавил начатую ими кампанию и успешно подавил растущее недовольство наемных рудокопов. Времена изменились. Былые дни безвозвратно миновали. Наступила новая эра, и Харниш, богатый шахтовладелец, защищал интересы своего класса. Правда, чтобы спасти старых друзей, теперь работавших на него, от дубинки объединившихся хозяев, он назначал их штейгерами и отдавал под их начало партии чечако; но делал он это, повинуясь голосу сердца, а не рассудка. В сердце он хранил память о минувших днях, рассудок же понуждал его вести игру по новейшим и наиболее действенным методам.

Но этим и ограничивались его связи с другими капиталистами: он решительно отказывался быть партнером в чужой игре; он хотел в одиночку разыгрывать свои карты и отвечать за высокую ставку своими собственными деньгами. Особенно привлекала его недавно основанная в Доусоне фондовая биржа. Он никогда не видел такого института, но быстро постиг его сущность и научился пользоваться им. Биржа стала для него новой азартной игрой, и зачастую, даже когда этого не требовали его личные финансовые комбинации, он, по собственному выражению, мутил воду просто так, для баловства.

— Это малость веселее, чем «фараон», — сказал он однажды, после того как биржу лихорадило всю неделю только потому, что Харниш играл то на понижение, то на повышение; когда он в конце концов открыл свои карты, ему очистился такой куш, который для всякого другого был бы целым состоянием.

Многие из тех, кому повезло на Клондайке, вернулись на юг, в Соединенные Штаты, чтобы передохнуть после жестокой битвы за золото у Полярного круга. Но когда Харниша спрашивали, скоро ли он уедет, он только смеялся и отвечал, что уедет не раньше, чем разыграет все свои козыри. И добавлял, что нужно быть дураком, чтобы бросить игру как раз в ту минуту, когда у него козыри на руках.

Среди тысяч чечако, преклонявшихся перед Харнишем, твердо установилось мнение, что это человек, не знающий страха. Но Беттлз, Макдональд и другие старожилы качали головой и, посмеиваясь, говорили: женщины! И они были правы. Он, как огня, боялся женщин с тех самых пор, когда восемнадцатилетним юнцом на пути в Аляску повстречался с женщиной из Джуно по прозвищу Королева Анна и та открыто и беззастенчиво навязывала ему свою любовь. В сущности, он и не знал женщин, для него они были загадкой; он родился на прииске, где женщины появлялись редко, сестер у него не было, матери он лишился в раннем детстве — он вырос среди мужчин. Правда, после того как он сбежал от Королевы Анны, он на Юконе видел женщин и водил с ними знакомство. Это были первые женщины, отважившиеся перевалить через Чилкут и пуститься по следам мужчин, открывших золото на Аляске. Он шел вместе с ними, но ни один ягненок так не дрожал перед волком, как он дрожал перед своими спутницами. Только мужская гордость удерживала его подле них; но женщины остались для него закрытой книгой, и, конечно, он предпочитал их обществу любую карточную игру.

Теперь, став общепризнанным королем Клондайка, носителем и других громких титулов, а именно: король Эльдорадо, король Бонанзы, барон лесной промышленности, князь золотых приисков, не говоря уже о самом высоком звании — звании Отца старожилов, — теперь он пуще прежнего боялся женщин. Он всегда был их баловнем, но никогда они так настойчиво не гонялись за ним, как сейчас; и с каждым днем все больше и больше женщин приезжало в Доусон. Сидел ли он за обедом в доме приискового инспектора, угощал ли вином посетителей на танцульке или давал интервью журналистке из нью-йоркской «Сан» — все представительницы прекрасного пола неизменно вешались ему на шею.