Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Комната сразу стала удивительно просторной. Иван сел к столу, накрытому старой, хорошо знакомой клеёнкой, и задумался.

Что скажет Ковалёв? Как ему самому нужно говорить с парторгом? Школу придётся бросить, это ясно. Нужно идти работать. Ничего страшного. Многие из ребят начинают работать ещё раньше, а ему через полгода уже восемнадцать. Только обо всём этом нужно посоветоваться с Ковалёвым, хорошенько посоветоваться.

Из задумчивости его вывел сильный стук в дверь. Иван поглядел удивлённо: кто бы это мог так барабанить?

Встал и открыл.

В переднюю вошёл невысокий человек, лет тридцати, в модном сером костюме. Редкие волосы его были старательно зачёсаны на косой пробор. Круглое лицо с небольшими, узко прорезанными глазами улыбалось приветливо и в то же время насторожённо.

— Вы товарищ Железняк? — спросил гость.

— Да, — ответил Иван не очень вежливо. — В чём дело?

— Я директор ателье индивидуального пошива Шаронов, — отрекомендовался гость. — У вас мама умерла, какое горе, какое горе!

Ивана передёрнуло.

— В чём дело? — повторил он.

— Извините, я пришёл посмотреть квартеру… О-о, как давно не делали ремонта! Всё придётся расфасонить заново. Работы много…

— Какой ремонт?

— Извините, — лицо Шаронова неожиданно стало злым и даже не круглым, — я не понимаю вашего тона. Конечно, у вас большое горе, но я бы посоветовал вам разговаривать повежливее. Теперь это уже не ваша квартира, а моя, коммунхоз ещё вчера выдал мне ордер. Пожалуйста!

И он вытащил из карманчика пиджака вчетверо сложенную бумажку и ткнул прямо в нос Ивану.

У парня подломились колени. Показалось, что он опять падает со скалы.

— А мы? — растерянно спросил он.

— Вы — в детский дом и ремесленное училище Это уже решено общественными организациями.

— А меня и не спросили?

— Вас ещё рано спрашивать.

— Выйдите отсюда!

Глаза Ивана стали наливаться кровью, и, чтобы скрыть это, он медленно опустил веки.

— Как это выйти? Это моя квартира. Вот ордер! Я её три года ждал! — высоким фальцетом выкрикивал Шаронов.

— Вон! — не в силах сдерживаться, крикнул Иван.

Шаронов выскочил за дверь.

— Я позову милицию! Ваше место не в ремесленном училище, а в тюрьме! И вы там будете! Будете!

Иван с грохотом закрыл дверь, и голос Шаронова замер. Послышались быстрые шаги по лестнице.

Значит, в те дни, когда мама была ещё в больнице, когда она ещё лежала в гробу, нашлись люди, которые делили квартиру Марии Железняк, думали, куда спровадить её детей? Не слишком ли самоуверенно пообещал он сёстрам, что никогда их не бросит? Не слишком ли большую тяжесть взял на свои плечи? Сможет ли он выполнить свою клятву, если на свете есть такие люди?

Нет, он выдержит. Он найдёт управу и на начальника коммунхоза, и на Шаронова, и на сотни таких, как они. Не на них держится мир!

Юноша встал, взял щётку, внимательно, не спеша почистил штаны и пиджак, вышел и запер за собою дверь.

Взглянув на ключ, спрятал его в карман, спустился в подвал, нашёл кусок мела, вернулся и написал на двери: «Иван Железняк».

В приёмную парторга он вошёл с сильно бьющимся сердцем. Ковалёва ещё не было, пришлось ждать.

— Как же вы теперь будете жить? — сочувственно спросила его секретарша, которая хорошо знала всех на заводе.

Ответить Иван не успел — пришёл парторг.

— О, ты уже тут? Ранняя пташка! — приветливо сказал он. — Заходи.

Они вошли в кабинет. Иван почувствовал всю ответственность минуты, и это неожиданно успокоило его. Даже сердце в груди стало биться ровнее, даже дышать стало легче. Тут, рядом с Ковалёвым, он чувствовал себя уверенным и сильным.

— Ну, рассказывай о своих планах, — предложил Алексей Михайлович.

— Нас уже из квартиры выселяют, — ответил юноша.

— Что?! — Ковалёв сощурился, словно не веря.

Железняк рассказал.

— Та-ак… — сказал Ковалёв и позвонил секретарше. — Попросите-ка начальника коммунхоза. Немедленно! Ну, а всё-таки, как мы будем жить дальше?

— Общественные организации уже всё решили, — зло сказал Иван.

— Жить придётся не общественным организациям, а тебе и твоей семье. Я хочу знать твои планы. Отдать вас в детский дом и училище проще всего.

— План такой — я пойду работать на завод. Первые пять месяцев, пока буду учеником, двести шестьдесят рублей, с вычетами двести тридцать, плюс пенсия триста — пятьсот тридцать. Проживём. Когда получу разряд, будет легче.

— Надо думать не об одних деньгах. Тебе придётся не только кормить ребят, но и воспитывать. Хватит ли у тебя сил?

Он внимательно посмотрел на Железняка и ещё раз отметил про себя, что тот неузнаваемо изменился. Ковалёв понял, что перед ним сидит уже не мальчик.

— Давайте попробуем, Алексей Михайлович, — тихо сказал Иван. — Училище и детский дом от нас не уйдут. А последние мамины слова были: «Не отдавай…»

Он захлебнулся, пересилил себя и уже спокойно добавил:

— Как же я могу не выполнить её последнюю волю?

Ковалёв помолчал, что-то взвесил,

— Хорошо, попробуем. Всякие организационные дела с опекунством, пенсией мы тебе поможем наладить. Куда хочешь идти работать?

— Я бы в первый цех пошёл. Там Половинка…

— Это верно. И это устроим. Что ещё?

— Коммунхоз.

— Не волнуйся. Что ещё?

— Как будто всё.