— Понятно! — сказал он, вставая и нахлобучивая на свою большую голову зелёную шляпу. — Ну, так вот что я вам скажу, милостивый государь! Передайте вашему бургомистру, что мы, так и быть, ещё немного подождём, но только недолго. Нам земля нужна. Мы тоже не хотим самовольничать, но скажите бургомистру, чтобы там поторапливались. А то как бы мы вас не опередили. До свидания!
Он повернулся и вышел, не обращая никакого внимания на замешательство Горна, сосредоточенно рассматривавшего свои ногти.
Почему смутился Зигфрид Горн? Ведь вопросы земельной реформы совершенно его не касались. И всё-таки ему стало не по себе. Уж очень дерзкие посетители приходят в магистрат!
Горн опасливо посмотрел на дверь и принялся за чтение бумаг.
Вскоре появился Михаэлис.
— Ну вот, постепенно всё проясняется! — радостно воскликнул он, войдя в кабинет Горна. — Я только что говорил с Дрезденом. Земельную реформу проведём до наступления зимы. Вы представляете, что это значит — земельная реформа в Германии?
Зигфрид Горн посмотрел на дверь, за которой только что скрылся крестьянин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солдаты, назначенные в наряд для ночного патрулирования города, выстроились на плацу во дворе комендатуры. Они стояли в две шеренги, вооружённые автоматами, в ладно пригнанном новом обмундировании, начищенных сапогах и лихо сдвинутых набок пилотках. За высоким забором садилось солнце, и вечерние тени протянулись через весь двор.
Командир роты охраны поочерёдно оглядывал своих подчинённых, стараясь не упустить ни малейшей небрежности. Кривонос стоял на правом фланге и, чуть-чуть скосив глаза, не отрываясь смотрел на лейтенанта.
Внезапно будто дуновение ветра прошло по строю. Так бывает всегда, когда перед солдатами появляется старший командир. Полковник Чайка вышел из дверей комендатуры. Строй замер.
Высокий, по-юношески тонкий командир роты приложил руку к козырьку, подошёл, чётко отбивая шаг, к полковнику и звонко отрапортовал.
— Здравствуйте, товарищи! — негромко сказал Чайки.
— Здравия желаем, товарищ полковник! — прогремело в ответ.
Полковник пошёл вдоль строя. Он двигался легко и свободно, стройный, широкоплечий, в гимнастёрке, туго затянутой ремнём. Шаг его был нетороплив. Вот он дошёл до Кривоноса и добродушно усмехнулся, заметив, как тщательно расчесал сегодня сержант свои пышные усы.
Потом полковник вернулся к середине шеренги, остановился, ещё раз скользнул взглядом по лицам и заговорил:
— Товарищи! Помните, что вы являетесь представителями великой Советской державы. Вы обязаны всем своим поведением, всеми своими поступками показывать местному населению, что такое воин Советской Армии.
Голос полковника звучал торжественно, хотя говорил он совсем просто, хорошо зная, что слова его найдут отклик в солдатских сердцах.
— Перед вами могут возникнуть трудные вопросы, — сделав небольшую паузу, продолжал полковник. — Зачастую на них не сразу найдёшь ответ. Вы можете попасть в такие условия, когда необходимо самостоятельно, без помощи командира, принять ответственное решение. Я надеюсь, что вы всегда будете действовать так, как надлежит сынам страны социализма.
Потом полковник Чайка задал солдатам несколько вопросов, чтобы проверить, насколько они уяснили себе порядок патрулирования и организацию связи с комендатурой. При этом больше всего волновался лейтенант, который с беспокойством слушал, как отвечают бойцы.
Но патрульные хорошо знали свои обязанности, и лейтенант мог не беспокоиться.
— Желаю успеха, товарищи! — закончил полковник.
Патрули вышли в город.
Сержант Кривонос и рядовой Гончаров патрулировали в паре. Когда они вышли со двора комендатуры, ещё только начинало смеркаться. Стояли длинные, летние дни, и темнело поздно. Однако на улицах уже не было ни души.
Не торопясь, размеренным шагом двигались патрульные по затихшим, опустевшим улицам. Квартал за кварталом проходили Кривонос и Гончаров. Всюду царило спокойствие.
От маленькой речушки, весело шумящей под высокими мостами, потянуло ночной прохладой. Звёзды, ещё несмелые, неяркие, показались на небе. Над горами сгущалась темнота, и от этого даже знакомые закоулки приобретали таинственность. Потом зажглись фонари, и на асфальт легли узорчатые тени деревьев.
Время от времени Кривонос и Гончаров насторожённо прислушивались к ночному безмолвию. Оба они отлично знали, какой предательской может иной раз оказаться тишина.
Во время ночных обходов Кривонос всегда мысленно переносился в свой родной Миргород, где он до войны служил милиционером. В памяти у него хранилось бесчисленное множество воспоминаний об этом городе. Как правило, все его рассказы начинались одним и тем же: «Когда я служил в Миргороде…»
Гончаров до войны работал на текстильной фабрике в Иванове. Это был совсем ещё молодой круглолицый паренёк, с весёлыми, живыми глазами. Он всегда с удовольствием слушал Кривоноса, а потом, в минуту отдыха, с забавными комментариями пересказывал его историю товарищам. Слушая Гончарова, и сам Кривонос, бывало, заливался хохотом.