Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Минутный перерыв кончился. Снова гонг. Страшный удар, полученный во втором раунде, отрезвил Ивана, теперь он снова видел перед собой лицо Буцола и больше никого. Он бил и встречал удары, заставлял дружковца отступать и защищаться, попал даже кулаком в подбородок, но наверстать потерянного не смог.

Когда прозвучал последний гонг, судьи единогласно присудили победу Буцолу, и Железняк знал, что это совершенно справедливо. Он пожал противнику руку, которая только что поднималась над рингом, и поспешил скрыться, чтобы не слышать восклицаний, криков сочувствия.

Григорий Иванович спокойно вызвал следующего боксёра, а Железняк, тёмный, как грозовая туча, пошёл в душ, пустил самую холодную воду, но даже серебристые струйки, как ножом резавшие тело, не могли его успокоить.

Когда он вернулся в гардеробную, там стоял сияющий, как хорошо начищенный медный гонг, Торба. Он выиграл бой даже не по очкам, ему присудили победу за явный перевес. Но одной этой победы было мало: калиновцы проиграли встречу пять — три.

За дверью шумели, расходясь, люди. Железняк этого не слыхал. Он думал о том, что в решительную минуту не смог овладеть собою, и жестоко укорял себя за это.

— Проиграли лучше, чем я думал, — весело сказал Гурьянов, входя в гардеробную. — Прошу, товарищи, завтра в семь на разбор. — И ушёл, высокий, подтянутый, помолодевший.

Железняк вышел тогда, когда ни в зале, ни в коридорах никого не осталось. Сентябрьская ночь высилась над Калиновкой, как синий купол.

— Иван! — послышалось вдруг.

Он вздрогнул. Саня вышла из темноты, подошла к нему, глаза у неё были испуганные.

— Очень болит?

«О чём она спрашивает? О сердце или о солнечном сплетении? Хорошая моя девочка, нигде у меня не болит, ни в сердце, ни в солнечном сплетении…»

— Нет, не болит, — ответил Иван.

— Я так испугалась, когда ты упал… Решила подождать тебя… А сейчас пойду… Может, лучше тебе бросить этот бокс?

Иван засмеялся. У него хорошо стало на душе от этих искренних слов. Славная она девушка, Саня, немножко чудная, но, может, этим и славная. Он взял Саню за плечи, притянул к себе, взглянул в тёмные, глубокие глаза и ласково сказал:

— Ничего ты, Санька, в жизни не понимаешь. Иди домой.

И отпустил её, даже оттолкнул чуть-чуть, но девушка не обиделась.

Дома, когда он вернулся, ещё не спали, но о боксе никто не заговорил. Только Андрейка взглянул на него сочувственно и отвернулся, чтобы не выдать своих переживаний.

— Привыкайте, люди! — весело сказал Иван. — Ещё будет у нас всякое: и нам морду будут бить, и мы будем бить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Двухэтажный дом Калиновского военкомата стоял в глубине старого сада. Огромные, ветвистые груши, густые, приземистые яблони простирали свои пышные ветви к самым окнам. Молодые парни 1933 года рождения сошлись в этот сад со всей Калиновки. Они прогуливались под деревьями, ожидая своей очереди на вызов в призывную комиссию.

Несколько человек уже было зачислено в танковые войска. Одного взяли в авиацию. А были и такие, которых никуда не взяли; они стояли тут же, и чувства их были очень сложными. Как будто они в чём-то провинились, к чему-то там придрались доктора или члены комиссии — и нате вам, не взяли!

Было ясно, что по сравнению с прошлым годом отбирают строже, многих не берут.

Из военкомата вышел растерянный, покрасневший Маков, неловко оглянулся и на вопросительный взгляд Ивана ответил:

— Не взяли.

— Почему?

— А я знаю почему? Мал вырос. Тьфу! Говорят: «От вас на заводе больше пользы будет». Я доказываю: «Я здоровый, как буйвол, боксёр». Отвечают: «Видели, знаем». Вот тебе и на!

Он был искренне возмущён. Когда тебя, здорового, почему-то не берут, то это и неприятно, и стыдно, и возмущает. Словно не доверяют тебе дать в руки оружие.

Прошло ещё полчаса. Иван дождался своей очереди, вошёл к первому врачу — тут проверяли зрение. Иван читал буквы на плакате, потом ему показали бумаги, усеянные цветными пятнышками, среди которых выделялись цифры. На трёх плакатах Иван ясно видел цифры, на четвёртом всё сливалось в сумасшедшей путанице жёлтого, розового, голубоватого цветов. Врач записал что-то в карточку, сказал: «Идите дальше». В других кабинетах выслушивали, выстукивали, мяли, а в последнем, где сидела призывная комиссия, пришлось задержаться.

Военком Савченко был старым другом покойного Павла Железняка, воевал с ним вместе, знал хорошо всю семью и теперь с интересом разглядывал Ивана.

«Боже, какой парень вырос! — думал военком. — А давно ли мы с Павлом ездили в больницу, когда Иван на свет появился».

Но для воспоминаний у военкома Савченко времени было явно мало — десятки призывников ещё ждали в саду. Он вздохнул и пододвинул к себе документы Ивана. Один из членов комиссии, майор с медицинскими погонами на кителе, что-то подчеркнул синим карандашом в карточке, второй, капитан, тоже что-то подчеркнул ногтем в списке, лежавшем перед глазами военкома. Савченко взглянул, перевёл взгляд на Ивана, потом опять на бумаги.

— Жаль отпускать. Смотрите, какой!