— Почему? Я сама спрашиваю себя об этом и не нахожу ответа. Постепенно ты для меня становишься частью того страшного мира. Он — война и страдание. Я знаю, что те люди — герои. Разумом я всё это понимаю и преклоняюсь перед ними… Но есть ещё какая-то сила, которую я не могу побороть. Я здоровая, молодая, и любое уродство мне противно… Я не знаю, откуда берётся это чувство, но оно, как ни странно, переносится на тебя, и мне очень тяжко… Одним словом, я прошу тебя, измени дни этих свиданий… Обмани меня…
— Это не вся правда, Оксана.
Оказывается, он знал о ней значительно больше, чем она представляла. Может, он и в мыслях её и в поведении, разобрался точнее, чем она сама? Может, чувствовал жажду безграничной власти, мысль о которой даже от себя самой прятала Оксана?
— Ты сделаешь так, как я прошу?
— Нет, — тихо ответил Лука. — Всё останется по-прежнему.
Оксана потянулась к своему лёгкому платьицу, не спеша, как бы подчёркивая каждое своё движение, взяла туфли.
— Мы не будем больше встречаться? — спросил Лука.
— Нет, будем. — Женщина вздохнула. — Это ты ничего не хочешь сделать для меня, А я для тебя готова на всё. Ничто не изменится.
А на самом деле изменилось всё. Они ещё встречались несколько раз, но в сердце Оксаны закипало недовольство.
И однажды, это было в начале июня, она не выдержала и сказала по телефону:
— В субботу в четыре я жду тебя в вестибюле метро Крещатик.
— Я не приду, Оксана.
— Как хочешь. Я буду ждать тебя, но недолго.
— Понимаю. Это конец?
— Не знаю. Всё будет зависеть от тебя.
И положила трубку.
Да. теперь всё зависело только от него. Что же он решит? Суббота послезавтра. Есть ещё время подумать. Две бессонные ночи и три длинных дня.
Будто на острую иглу натыкаешься на вопрос: куда ты пойдёшь в субботу, Лука Лихобор? Ты знаешь ответ, но от этого на сердце не становится легче. В субботу ты пойдёшь в госпиталь. Оксана подождёт тебя минут пять, не больше. В тёмных глазах на мгновение сверкнёт гнев, потом мелькнёт её яркая, лёгонькая юбочка, и навсегда уйдёт эта женщина из твоей жизни, Лука Лихобор.
Понять это больно, но изменить что-нибудь невозможно. Ты перестал бы уважать себя, плюнул бы себе в сердце, если бы у тебя не хватило силы воли пойти в назначенный час к отцу…
И что же, значит, всё?
Да, всё. Такой непокорности Оксана не простит. А ты иначе поступить не сможешь. Внешне ничего не изменилось бы, передвинь ты время свидания, но в действительности изменилось бы всё, пропало бы самое главное — уважение человека к самому себе, к своему решению, к своему слову. Оксане ты должен быть благодарен. Она сама приучила тебя к точности…
И Лука пошёл в госпиталь к отцу.
— Что с тобой? Беда какая-нибудь? — сразу заметил тот.
— Нет, откуда ты взял? — удивляясь, что говорит спокойно, ответил Лука.
— Что-нибудь с девушкой? Не горюй, пройдёт, — утешил его отец.
— Да, конечно, обойдётся. — Лука скользнул взглядом по часам. Четыре часа и пять минут. Оксана больше не ждёт. Всё.
— Не хочешь рассказывать?
— Нет, не хочется.
— Очень болит?
— Меньше, нежели думал.
— Ничего, пройдёт, — задумчиво проговорил отец.
Они помолчали, потом Лука заговорил о заводе, о товарищах, пробыл с отцом, как всегда, до самого вечера.
В семь часов, когда послышались короткие, похожие на кукование кукушки сигналы точного времени, поднялся. Хотелось быстрее очутиться у себя в комнате, остаться одному, подумать.
— Когда ты придёшь? — о чём-то догадываясь, спросил отец.
— Как всегда, в субботу, в четыре, — ответил сын.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Он вышел из небольшого домика, который назывался корпусом номер семь, и на мгновение остановился. До захода солнца ещё далеко, идут самые длинные дни года, и воздух между редкими соснами полон тёплого и тихого света. Там, в палате, ещё продолжалась война, а здесь был глубокий, спокойный и надёжный мир.
Возле корпуса на скамейке сидела, закрыв лицо ладонями, девушка, её маленькая и худенькая фигурка, низко склонённая голова содрогались от рыданий.
Лука Лихобор знал, что такое горе, и, может, именно поэтому не мог пройти мимо него спокойно. Ну разве мало причин у девушки для того, чтобы горько расплакаться вот здесь, на территории госпиталя? В конце концов, какое ему дело? Он бы и сам сейчас сел рядом с ней, спрятал бы лицо в ладони… Нет, он плакать не будет. Его беду легко поправить. Стоит только войти в первый попавшийся автомат, позвонить Оксане, попросить прощения, сказать, что не может жить без неё, а потому согласен прийти на свидание, когда ей будет угодно, даже в четыре часа в субботу. Да и ходить далеко не нужно, телефонная будочка стоит при входе в госпиталь, раскрашенная красной и оранжевой краской, праздничная и весёлая… Но к телефону он не подойдёт. Лука направился к скамейке, дотронулся до плеча девушки.
— Почему ты плачешь? — спросил он.
Не отнимая ладоней от лица, девушка тряхнула головой, проговорила, что не хочет никого видеть, не хочет ни с кем разговаривать. Но Лука, не обратив внимания на её слова, сел рядом и, обхватив руками тонкие запястья, отстранил ладони от её заплаканного и в эту минуту некрасивого лица.