Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Не знаю, — хмуро ответил Лука. — Всё это не имеет значения. Главное, лишь бы жив был.

— Будет, — уверенно сказал Борис Лавочка. — Отлежится. Если сразу богу душу не отдал, то выживет, медицина теперь сильная.

Лука замер у станка, как окаменелый. Жиденькая, всего в несколько волосинок прядка, вырванная из белесой Феропонтовой бороды, приковала всё его внимание. Веяло от этих волосёнок наивной, детской беззащитностью, и сердце от этого разрывалось на части.

Попробовал восстановить в памяти все события, припомнить весь разговор, чтобы самому себе представить, в чём же он, собственно, виноват. Выходило, только в одном: не успел остановить парня, когда тот наклонился к патрону, не предугадал его намерения и заранее не выключил мотор. И всё-таки виноват. А раз виноват, значит, отвечай. И нечего сваливать на случайность. Ты наставник, учитель и потому должен был всё предвидеть.

Кто-то подошёл, остановился у станка, Лука даже не понял, кто именно. Подошедший что-то спросил, слова прозвучали отчётливо, только смысл их скользнул мимо сознания, мозг сверлила одна мысль: «Выживет или не выживет? Убийца я или не убийца?»

И хотя обвинить Луку в убийстве не пришло бы в голову даже самому придирчивому следователю, сам он назвал себя этим страшным, безжалостным словом.

Странно, но в цехе то здесь, то там вспыхивал смех. Рассказ о парнишке, который сунул свою бороду в станок, переходил из уст в уста, от одного участка к другому, вырвался за границы цеха, эхом отозвался где-то на ЛИСе[2], заставил рассмеяться лётчиков на аэродроме.

Удивительное дело — случай драматичный, а все улыбаются. И даже открыто смеются. Всё-таки сложна, непонятна психика человека: в самой драматической ситуации он иногда способен увидеть смешное. Только Луке было не до смеха: пришла комиссия.

— Я всё видел и могу подтвердить. — Борис Лавочка подошёл к Горегляду. — Лука ни в чём не виноват. Этот дурень сам сунул бороду в патрон.

— Вы представляете, насколько несерьёзно звучат ваши слова? — проговорил инженер отдела техники безопасности Глущенко. — Он же не сумасшедший, чтобы так, ни с того ни с сего, ткнуть свою бороду или руку в патрон.

— Давайте сделаем так, — сказал Горегляд. — Ты, Лавочка, садись и напиши всё как было…

— Рассказывать — за милую душу, а писать — это работа не для меня. — Борис нахмурился.

— Хорошо, расскажи товарищу Глущенко, он запишет. А тем временем Лука расскажет мне, и я запишу. Потом сличим рассказы, и всё станет ясным. Больше никто, как это случилось, не видел?

— Я видел, — сказал фрезеровщик Савкин.

— С тобой поговорит заместитель начальника цеха.

— А милицию и настоящего следователя будут вызывать? — поинтересовался Лавочка.

Следователя? Смысл этого слова дошёл до сознания Луки Лихобора. Значит, его могут посадить в тюрьму? Ну что же, всё правильно, самое подходящее место для убийцы. Там ли, здесь ли, какая для него разница, где быть, Лишь бы жил этот смешной, как одуванчик, парнишка. Остальное всё образуется,

Часа через полтора на стол начальника цеха легли три листка — три рассказа, записанные членами комиссии. Они отличались друг от друга только деталями. Фрезеровщик Савкин засвидетельствовал, будто Феропонт дёрнул себя за бороду, как бы желая продемонстрировать её крепость, двое других об этой детали не упоминали. Но в основе все показания сводились к одному: ученик Тимченко сам наклонился к станку и попал бородой в кулачковый патрон. Лука попытался это объяснить тем, будто Феропонт хотел доказать, что опасность ему не угрожает.

— Сговорились, — сказал бдительный Глущенко. — Невероятный случай!

— И такое может быть, — задумчиво согласился Горегляд, вынимая из стола папку с чёрными тесёмками и убирая туда листки. — С выводами придётся подождать.

— Сговорились, — упрямо повторил Глущенко. — Не могли придумать что-нибудь поумнее. Ну кто поверит этой чепухе?

— Поверить трудно, — согласился Горегляд. — Особенно если об этом происшествии не рассказывают, а пишут коротенькую записку. Придётся подождать, когда придёт в себя Феропонт. Он один может сказать, правда это или враки.

— А если не опомнится?

— Будем надеяться на лучшее, — ответил Горегляд, двойным узлом затягивая тесёмки, словно опасаясь, не вырвалась бы на свободу спрятанная в папке беда.

В этот день Лука прямо с работы поехал в Октябрьскую больницу. Казалось, что там понадобится его помощь. Связных мыслей не было, они появлялись и исчезали, одна догоняя другую, перед глазами возникало по-детски круглое желтовато-бледное лицо Феропонта, ярко-красные капли крови, которые скатывались по пепельно-белёсой длинной бородёнке и падали на холодный пол. Широкие ворота, словно поджидая его, были распахнуты настежь. Корпуса прятались за пышными, тёмно-зелёными кронами высоких деревьев. Сколько страданий и смертей видели эти неказистые, старинные здания! Даже подумать страшно! На одном из них, приземистом, вросшем, как гриб, в землю, прикреплена беглая табличка, на ней чёрными буквами выведено: «Выдача трупов от 9 до 11 и от 17 до 19 часов». Смерть здесь никого не пугает и не удивляет.