Избранные произведения в 2 томах. Том 2

— В гоголевские дни, — тоже пританцовывая на месте, прогрохотал Ющенко, — какой морозяка был, а Тася выступала в платье с декольте. Вот это был героизм!

Все засмеялись, кроме Марьи Ивановны, которая сердито поджала губы, а сказала, однако, робко:

— Посмотрите на Ниночку. У нее платье из кисеи. Разве может идти речь о настоящей игре? Она замерзнет на сцене.

— Я? — перепугалась Ниночка, и ее угольно-черные, густо накрашенные ресницы задрожали. — Что вы, что вы! Мне жарко, честное слово, жарко.

— Не сгори, — пошутил Ющенко.

А воздушная Ниночка порывисто приникла к Марье Ивановне.

— Критика правильная, — отчетливо, что было характерно для него, проговорил Гошкин. — Но дров нет. А вам, Ниночка, жарко на сцене знаете почему? Потому что вы размахиваете руками, как мельница.

Ниночка сначала прислушалась, но потом вскинула голову и, обдав Петю запахом духов и пудры, вышла из комнаты.

— Зачем же вы, — с укором спросил он Гошкина, — обидели ее? — И вышел за ней.

В комнате стало тихо. Гошкин уселся на табуретку Ниночки. Он пытливо покосился на Марью Ивановну и повторил:

— Размахивает руками!

— Не размахивает! — сказала Марья Ивановна. — Вы бы лучше следили за ней на сцене.

— Я с ней не встречаюсь в первом акте…

Уходя, Петя не прикрыл двери, и теперь в комнатку из зала доносились нестройные, но нетерпеливые аплодисменты.

— Вызывают, Аркадий Семенович, — напомнил Ющенко мрачному профессионалу сцены.

— А вы, — повернулся Гошкин к грузчику сельпо, — не вышагивайте животом вперед. Вам кажется, что у вас грудь колесом, а на самом деле выставляете свой живот. Картина!

— Я ничего не выставляю, — обиженно нахмурился Ющенко.

— Выставляете, выставляете.

Марья Ивановна заступилась за Ющенко.

— Слушайте, что я говорю! — нервно повысил голос незадачливый постановщик.

— Аркадий Семенович, — добродушно начал Ющенко, который легко мог бы взять Гошкина под бока и выставить за дверь, — я понимаю, кто я такой. Я матрос революции, — голос его прорвался и загремел. — Я Годун! И я весь в мыслях о живом Годуне, как учил Станиславский. Это Марья Ивановна говорит. Понимать слова, чувствовать и произносить их, чтобы поверили и забыли, что я Ющенко. По-моему, это — главное.

— Главное для вас — понять, — резко перебил Гошкин, — что живот нечего выпячивать!

Тася, занятая повторением роли, с опаской, и испугом смотрела на Гошкина. Испортит он и ей этот дорогой вечер. Но тут вернулся Петя. И только он хотел сказать Гошкину, что тот довольно забавно настраивает участников спектакля за пять минут до начала, как в раздевалку всунулась взлохмаченная голова с невысохшими брызгами грязи на лице и весело обратилась к Ющенко:

— Эй, талант! Товар привезли, а сгружать кто будет, Пушкин? Извиняюсь, товарищи заслуженные, — виноват, — народные артисты…

«А и правда народные артисты. Народные!» — подумал Петя, заражаясь настроением весельчака, взявшего в дверях «под козырек».

Пришла машина сельпо, которой они со Степаном Константиновичем подбросили бензин по дороге. А грузчик Ющенко был уже в матросском костюме.

И тут Гошкин улыбнулся.

— Идите, товарищ народный артист. Публика подождет.

Ющенко вопросительно посмотрел на Петю. Жестом задержав его, Петя вышел и сбежал по лесенке в зал. Он нашел Степана Константиновича. Не надо было долго объяснять ему, чтобы расторопный механик, легко вскочив на скамейку, объявил о заминке и позвал охотников потрудиться за Ющенко. Вон сколько нашлось здоровяков! Да таким машину разгрузить — раз плюнуть. Петя пошел с ними на улицу. Груз с машины смахнули в два счета, с прибаутками. Петя едва успел подержаться за какой-то ящик. И все дело. Какая, подумаешь, трагедия! Нет, этот Гошкин — определенно смешная, глупая, несерьезная фигура.

За кулисами Петя наткнулся на плачущую Тасю. Прижавшись к холодной стенке, мажущей известкой, она горько всхлипывала, а Ниночка стояла рядом и молчала, и Ющенко стоял рядом и сжимал кулаки.

— В чем дело? — тихо спросил Петя.

Подошла Марья Ивановна и сказала, что это сейчас пройдет. Просто Аркадий Семенович предупредил, чтобы Тася играла, не молчала, как рыба, когда наступает ее очередь говорить.

— При чем тут очередь? — не оборачиваясь от стены, всхлипывала Тася. — Я знаю, когда и как мне говорить. Но когда он рычит на меня, я пугаюсь. Я не могу с ним играть.

— А Гошкин тоже занят в спектакле? — насторожился Петя.

— Да, — кивнула Марья Ивановна.

— Кого же он играет?

— Леопольда Штубе. Это ему вполне подходит. Ну, успокойся, Тасенька…

Петя вдруг представил себе, какой кошмар творится у них на репетициях.

— И откуда у вас взялся этот Гошкин? — почти крикнул он.

— Вы прислали.

Конечно, играть в обстановке, которую создал этот наглый Гошкин, было действительно героизмом, но Петя улыбнулся и сказал:

— А давайте сыграем пьесу так, чтобы не краснеть перед народом. Назло Гошкину! — И поддел что-то кулаком в воздухе и потряс им. — Это ведь «Разлом»!

В зале хлопали все дружней и нетерпеливей.

— Гошкин никак усы приклеить не может, — в волнении произнес Ющенко и улыбнулся.