Избранные произведения в 2 томах. Том 2

— С одной стороны, по совести говоря, надо бы сниматься, — опешив, рассуждает Славка, — но, с другой стороны, мне стыдно, особенно перед Саенко.

— А я сниматься буду! — гаркает Кирюха. — Не для себя, а для детей. Моя свадьба!

— Рыбу же Горбов берет… Деньги даст. Тарахтели-барахтели…

— Заткнись, Копейка!

— Вопрос решен, — сказал Сашка. — Не единогласно, так единолично. Хотя и Славка…

Когда «Ястреб» подошел к причалу, было такое впечатление, что он пустой. Рыбаки сидели за белой палубной надстройкой, на крышке трюма, и безмолвно курили.

— Что такое? — еще по-хозяйски спросил Ван Ваныч, но и в его голосе уже слышалось ощущение чего-то непоправимого.

Сашка спрыгнул с палубы на причал и, помедлив, сказал:

— Кина не будет.

— Почему? — насмешливо спросил Ван Ваныч, как спрашивают капризных детей.

Сашку обступили люди, и, когда он спокойно и внятно, ничего не пропуская, не торопясь, объяснил все про вымпел, про себя, вдруг прорезался голос у Алика.

— Ну и что? — крикнул он и сам не поверил, как вышло почти совсем ясно, будто выскочила из горла хрипушка. — Что такого? А другие вам бы сказали? Чего из себя строить святых? Идеала мы еще не достигли. Жизнь.

— Вот именно, — сказал Сашка. — Она.

И пошел прочь. Люди расступились и дали ему дорогу.

— Ай да Сашка! — сказал старик, которому надо было это сказать, но совсем по другому случаю.

Сима опустил аппарат.

— Интересное кино.

А наши, аютинские, сомкнулись за Сашкой и стояли и ждали, что скажет «пред» Алику и другим гостям из большого автобуса, который называется лихтваген, то есть вагон света. Но что «преду» было говорить? Он молчал, опустив голову в мореходной фуражке, как будто она была чугунная, эта самая фуражка, и давила. И написанной речи у него не было.

— Верните бригадира на сейнер! — взвизгнул Алик и опять охрип. — Вер-ни-те… Сей-час же!..

Тогда «пред» поднял голову и втянул ноздрями чистый вечерний морской воздух, со вкусом, с голодом, как будто давно не вдыхал его, и свел брови треугольником, и печально пошевелил губами в усмешке, и заговорил тихо:

— Мы старые люди. У нас есть недостатки…

— И сдвиги, — подсказал Гена.

Наш Горбов неожиданно улыбнулся и потер пальцем висок. Какие-то мысли стучались странные. Про то, что много хотелось сделать, да не все удалось на практике. Короткая жизнь… Про молодых. Первый плюну тому в лицо, кто скажет, что молодежь пошла плохая… Кто отрицает молодежь? Дураки, которые боятся себя унизить… Пустельги… Или, проще говоря, паникеры… Сколько Земля крутится, столько они сокрушаются, что молодежь хуже стариков. И послушать их, жизнь давно бы должна упасть к нулю… А она лезет в гору. Нет, молодежь у нас хорошая… Ничего этого он не сказал, а только спросил недоуменно:

— Зачем вам липа?

Он поднял голову, и, как однажды Кузя Второй, все увидели, что лицо у него не только строгое, а и старое.

— Сматываем удочки, — засуетился Ван Ваныч.

— Кыш! — насмешливо и устало подхлестнул его Горбов.

— Не выйдет! — с удовольствием цокнул языком Гена. — Шофер напился.

— Где? — взревел Ван Ваныч.

— На свадьбе, — сказал гениальный оператор Симочка и захохотал в одиночку.

Но все же они пошли с причала на берег, к своему лихтвагену, сматывая по дороге шнуры.

Дед Тимка посмотрел им вслед, перевернув старый бинокль, и они сразу отскочили — маленькие и смешные.

У лихтвагена они остановились и неловко посмотрели друг на друга. Впрочем, Алик не смотрел. Он вскинул голову к горам, которых сейчас не было видно.

— По-моему, братцы, — сказал, смущенно покашливая Гена, — надо бы извиниться… Чтобы не уехать дураками… Что скажешь, Алик?

— Ты провокатор! — ответил Алик, не глядя, со слезами на глазах. — Ненавижу!

— А ты, Симочка?

— Э!

— Непонятно.

— Мое дело фокус наводить.

— Врешь! Оттого тебе и скучно, что стыдно. Разговаривать разучился.

Сима снял с плеча тяжелый аппарат и передал Ван Ванычу. Я думал, он сейчас двинет Гене по морде, но он зашагал к причалу, показывая свою широкую, как у рыбака, спину.

— Ты куда? — оторопел Ван Ваныч. Сима оглянулся через плечо, бросил:

— Извиняться.

— Тут уже есть местное население! Хватит!

И Ван Ваныч показал на Кузю Второго, который стоял поблизости и смотрел, честное слово, как ребенок, готовый сказать: «Дяденьки, не уезжайте!»

Когда Ван Ваныч на рассвете принес «преду» командировочные удостоверения для отметки, тот сказал примирительно:

— Погода к рыбе… Остались бы… Или вам без солнышка не снять?

У нашего «преда» сто болячек — и давление, и печень, и просто-напросто годы, в которых он сознаться себе до вчерашнего дня не хотел, почему и сваливал все недуги на разные, как он сам говорил, «нервы и консервы». Лечиться ему надо. Но главный его доктор — рыба. Как повалит она, как напрет на наш аютинский берег, так он хмурит брови над картой моря, ни дать ни взять полководец, строит оборону, переходит к атаке, а потом и к преследованию рыбьих полчищ. До хвори ли тут? После недолгого случайного тепла резкая смена погоды быстро сбивает рыбу в неслыханные косяки.

— Оставайтесь, не пожалеете. Это будет настоящее кино!