Избранные произведения. В 3 т. Т. 1: Место: Политический роман из жизни одного молодого человека

«Значит, ─ решил Коля, ─ они никак не могли побывать еще у Никодима Ивановича. Приедут через час, не ранее». И он решил ждать. Как известно, ждать ему пришлось всю ночь, ибо в нервном запале и панике родители его объездили все парки, вокзалы и лодочные станции (лодочные, оказывается, потому, что Рита Михайловна вспомнила из горьковского литературного босяцкого быта о том, как уличные бродяги ночуют под перевернутыми лодками), итак, объездили они все, но об элементарном для Коли месте ночевки не вспомнили.

За ночь Коля совершенно продрог, измучился, и у него начало покалывать в груди и болеть горло. Вот в таком-то состоянии он и увидал уже на рассвете меня и Машу. Маша вошла к Никодиму Ивановичу, я же остался в одиночестве на пустой улице. Соблазн был слишком велик, кровь ударила в голову, он забыл о предупреждениях Щусева и, подхватив булыжник, в порыве ненависти кинулся ко мне. Ударить у него силы все-таки не нашлось (это не так-то просто, даже для человека решившегося, но к такому делу непривычного, и в гневе и отчаянии он прокричал мне свои ругательства-обвинения и плюнул мне в лицо). Как дальше развивались бы события, не знаю. Думаю, не знал этого и Коля. После плевка он сильнее начал ощущать булыжник и сжал его до боли, но в тот момент выскочила Маша, начавшая обнимать и целовать пропавшего братишку.

─ А мы с ног сбились, ─ говорила радостно Маша. ─ Мама и папа как с ума сошли… Ты ведь их знаешь… Мы ведь так тебя любим…

─ Любите! ─ крикнул Коля. ─ Мама и папа… А этого… Этого… Кто к нам на дачу привез этого кегебиста?… Ах ты, сволочь, и он опять из-за Машипого плеча плюнул мне в лицо.

Этот плевок был уже публичен, да и мазанул он меня по нижней губе. Я рванулся, в беспамятстве сжав кулаки.

─ Коля! ─ пронзительно как-то крикнула Маша, но тут же обернулась ко мне: ─ Не бейте его, не смейте…

Я все-таки ударил изо всех сил, но не по Колиному лицу, которое прикрывала Маша, а по его руке с занесенным булыжником. Удар мой пришелся по напряженным мышцам, и Коля, скривившись от боли, уронил булыжник.

─ Не смейте! ─ снова крикнула Маша.

Коля оттолкнул Машу, кажется, больно надавив ей на плечо, показал мне кулак и кинулся бежать. Маша побежала за ним, но вскоре вернулась, морщась и потирая плечо. Мы оба стояли у палисадника, тяжело дыша, Маша от бега и испуга, я же от гнева.

─ Что случилось? ─ спросила Маша.

─ Этот ваш брат, ─ сказал я сухо и зло, ─ судя по всему, опять связался со Щусевым. Я пытался ему помешать, и вот…

─ С той антисемитской бандой, ─ сказала Маша, ─ какой ужас… Что же делать?…

─ Не знаю, ─ сказал я, ─ если он еще раз… Я ему… Я вас в бараний рог… Всю вашу Россию… ─ Меня прорвало, я задыхался; даже без зеркала я ощущал, что щеки мои бледно-зелены.

─ Простите его, ─ сказала Маша. ─ Он с детства искалеченный мальчик… Ну умоляю вас, ─ и она вдруг провела маленькой своей аккуратной ладошкой по лицу моему и волосам.

Представьте себе, как в духоте, в угаре, в головокружении открывается окно и свежий лесной воздух разом проникает в ваши легкие, стирая с лица вашего пот и гримасу страдания. Нервы мои ослабли, и я упал лицом на Машино плечо, упираясь губами в ее пахучую кожу у ключицы. Вот уж поистине ─ как мало мне надо, хоть мечтаю я о всемирности.

─ Ну ладно, ну все, ну хватит, ─ сказала Маша, проведя мне ладошкой по затылку и отстраняясь, давая тем самым понять, что я зашел слишком далеко. ─ Ну успокойтесь, ─ сказала Маша уже похолодней. ─ Вот и хорошо. Теперь нам надо подумать, что предпринять. Родителям, конечно, о случившемся ни слова. Вернее, скажем, что видели Колю и он якобы поехал к Степану Ивановичу. Это брат Никодима Ивановича, пасечник из-под Тамбова. А за это время вы узнаете, где скрывается этот Щусев. Коля, конечно, там…

─ Договорились, ─ ответил я, уже успокаиваясь и вновь подчиняясь Машиному желанию, хоть, разумеется, не мог себе представить, как узнаю о Щусеве, тем более встреча с ним для меня небезопасна. Конечно, я понимал, что Щусев человек расчетливый и на крайность не пойдет, дабы это не помешало его замыслам. А у него был какой-то серьезный и новый, неизвестный мне, замысел, я это ощущал. Жить Щусеву, по словам Висовина, оставалось недолго, ибо с раком легких долго не продержишься. Значит, он должен был торопиться и на дела второстепенные не размениваться. Но все-таки поберечься не мешает, поскольку в политическом противоборстве крайнего толка нелогичные действия весьма вероятны.