Избранные произведения. В 3 т. Т. 2: Искупление: Повести. Рассказы. Пьеса

— Пригласи товарища зайти, — кивнув Киму, сказала женщина, — Матвей ест… Я-то его изучила, припадок это или просто от голода… Он ссорится с моим братом, — обернулась вдруг женщина к Киму, — мой брат несчастный человек… Шизофреник… Говорит глупости… А он с ним спорит… Обижается… Конечно, это ужасно… Но в психиатричку я его не отдам… Он там погибнет… Тем более припадки у него изредка…

— Майя, — сказал сердито Зон, — зачем ты говоришь лишнее…

— Да, — сказала Майя, — я выпила… У нас ведь гулянка… Пойдемте, даже шампанское еще есть…

Она взяла Кима за руку и потащила к дверям. Ручка у нее была маленькая, мягкая, как у Кати. В оклеенной газетами передней, которая одновременно служила и кухней, Ким разделся. Примус уже был погашен, и жареная рыба сложена в эмалированную мисочку. Следующая комната оказалась довольно просторной, в двух углах стояли ширмы, очевидно, скрывающие постели. За длинным раздвижным столом расположились гости, человек шесть, но, что особенно поразило Кима, в комнате было очень тихо, друг с другом гости не общались, молча жевали, бесшумно двигая челюстями. Иногда кто-либо наливал себе водки и выпивал в одиночку, не чокаясь.

— Почему они молчат? — шепотом спросил у Майи Ким.

— Здесь была неловкая сцена, — тоже шепотом ответила Майя, — незадолго до вашего прихода… Мой брат шизофреник. Он плюнул Сене в лицо… Он не попал, тотчас же испуганно, торопливо пояснила она, — он оплевал себе грудь… Я говорю лишнее… Давайте выпьем…

Ким несколько оторопело уселся рядом с Майей и неожиданно жадно выпил полный граненый стакан водки, от которого сразу опьянел, но не весело, с приятным головокружением, как у Кати, а тяжело и нехорошо. Может, этому способствовала и закуска, в основном, по-видимому, остатки от новогодней встречи: затвердевшие ломтики сыра, подернутая несвежей пленкой колбаса, резанная не сегодня, искромсанный студень, возможно, даже были ранее не доеденные куски, собранные с тарелок назад в блюдо. Кусок, который Майя положила Киму, был с угла измазан пеплом папиросы.

— У меня ведь день рождения, — сказала Майя, — конечно, отметили его вместе с Новым годом… Но сегодня тоже решили… круглая дата… Кроме того, брат… Он у меня впервые на дне рождения… После длительного перерыва… Вы почему не закусываете?

— Пепел, — сказал Ким, — студень измазан пеплом…

— Ах, извините, — Майя покраснела, отодвинула тарелку со студнем, ушла и принесла, поставила перед Кимом две жареные свежие рыбешки, приятно пахнущие, которые Ким начал обгладывать, особенно лакомясь сладковатой кожицей, снаружи похрустывающей, а изнутри влажной, смоченной вязким соком.

— Зон, — позвал Ким.

— Что ты хотел? — спросил Зон, появляясь откуда-то сбоку.

— Я хочу рассказать Майе о своем отце.

— Ну расскажи, — ответил Зон.

— Ты одобряешь?

— Дело твое, — ответил Зон, исчезая.

— Понимаешь, Майя, — сказал Ким, — во время войны готовилась крупная операция… Отец командовал крупным соединением, — Ким хитро прищурился, — не важно каким… Энским… Начало операции должны были возвестить ракеты… В определенном порядке, определенного цвета… Однако гестапо подослало шпионов… и, пользуясь ротозейством начальника штаба… И вот… И отец тоже пострадал… — Киму стало ужасно горько, тяжело в груди, хоть он знал, что популярно рассказывает брошюрку из «Библиотеки приключений». Ким подвинул к себе вновь тарелку со студнем и надкусил почему-то нарочно в том месте, где застывший белый жир был измазан пеплом.

— Проклятый изменник, — сказал он вдруг незнакомым голосом, твердо произнося буквы, — предатель родины… Я с ним давно ничего общего… Он и матери изменял… Он… Он… — Голос Кима сорвался, перешел на торопливое шипящее бормотанье. — Мы с ним и раньше не жили… Я… У меня вообще, может, другой отец…