Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

Петр. Сердцу моему весело прощать вину виноватому, да жаль, как государь ни в какую силу не могу я поступать таким образом во многих случаях. Знаю, что меня считают тираном. Иностранцы говорят, что я повелеваю рабами. Это неправда, не знают всех обстоятельств. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Эти указы содержат в себе пользу, а не вред. Недоброхоты мои и отечества, конечно, недовольны. Невежество и упрямство всегда ополчались на меня с той поры, как задумал я вести полезные перемены и исправить грубые нравы. Вот кто настоящие тираны, а не я. Я не усугубляю рабства, обуздывая озорство упрямых, смягчая дубовые сердца, не жестокосердствую, переодевая подданных в новое платье, заводя порядок в войске и гражданстве и приучая к людскости, не тиранствую, когда правосудие осуждает злодея на смерть. Пускай злость клевещет, совесть моя чиста. Бог мне судья. Неправые толки в свете разносит ветер.

Толстой(с бокалом). Желаю, чтоб Господь Бог даровал великому государю здравие Моисеево, леты, веку его равные, силу Самсонову, мир Соломонов, обладание Августово, славу Александрову.

Крики: «Ура! Слава государю!»

Петр. Да уж, слава Богу, тягостный суд по делу царевича позади.

Герцог. Первое время после смерти принца в европейских дворах ходили разные слухи, однако ныне общее мнение все более склоняется к идее, что несчастный принц мало имел рассудка, обнаружил свой стыд, слабость и буйство. Когда же стали известны многие подробности по его смерти, принц весьма уменьшился в глазах Европы, и многие находят даже оправдание ненависти вашего величества к своему недостойному наследнику.

Петр. Тут ошибаются. Ненависти с моей стороны не было никакой. С моей стороны был лишь долг, который повелевал мне казнить опасного политического преступника. Но по счастливым обстоятельствам всемогущий Бог собственною волею пресек сына нашего, Алексея, живот за его преступления против государства. Случилась жестокая болезнь, подобная апоплексии. Он чисто исповедался и признался во всех преступлениях против нас со многими покаянными слезами, а раскаяние нам принеся, прощение просил, которое мы ему по христианской и родительской должности дали. И так он жизнь свою христиански кончил.

Толстой. Ваше величество государь, как вы повелели в знак полнейшего торжества над внутренним врагом, художник заготовил эскиз медали, которую следует по сему случаю выбить. С лицевой стороны медали будет портрет ваш с надписью: «Петр Великий, император России». На обороте же изображена корона, лежащая на высокой горе. Из облаков выходит солнце и освещает корону. Надпись полукругом: «Величество Твое всегда ясно».

Петр. Хорошо задумано. Корона на высокой горе, а тучи уже минули. Карл Двенадцатый убит в Норвегии под Фредерихале картечью, и смерть его я оплакал. Сын мой, Алексей, умер Божьей волей, и смерть его я тоже оплакал.

Толстой. Дай Боже нам, государь, очи ваши видеть в твердом камене, в Петербурге, и так же при вас веселиться. Весна пришла, государь.

Петр. Пусть войдет. (Входят плечистые румяные молодцы.) Здорово, Весна.

Молодцы(хором). Желаем здравствовать, государь.

Петр(к герцогу). Весна — именуются свистуны, мастера высвистывать по-птичьи. На весенних свадьбах да на прочих весенних праздниках они птичьим высвистом являют Весну. Из каких мест, молодцы?

Молодец. Все тверские, государь. Хор тверских ямщиков-свистунов.

Петр. Починайте, братцы. Зовите Весну. (Тверские ямщики выстраиваются и начинают птичий свист с переливами.) Трудный год минул, весна пришла, а корона моя высоко. А что не так, Бог мне простит. Вывод народа слабого, бедного, мало кому известного в гисторию — вот мое оправдание. (К Толстому.) В курантах и в иных грамотах печатают: государство наше — Московское, а не Российское. Извольте пресечь. Чтоб печатали не Московское государство, а Российская империя.

Вспыхивает фейерверк. Крики: «Любо! Любо! Слава государю!»

Петр. Я жгу фейерверки, чтоб и на праздниках приучить народ к военному огню. В военном огне мы родились, и уж с военным огнем нам жить.

Занавес

СЦЕНА 24

Петербург. Троицкая площадь. Утро. В ожидании казни собралась толпа. Эшафот окружен цепью солдат. На эшафоте палач Феофилакт Шапский и подручный его, молодой палач, которые в ожидании привоза преступников пьют из бутылок вино. Тут же орудия их труда — топоры и кнутья. Рядом каменный столб со шпицами, на которые воткнуты головы казненных. Среди них можно узнать головы Кикина, духовника царевича Якова Игнатова, суздальского архимандрита Диосифея, богомола Михайлы Босого, слуг царевича обоих Афанасьевых, Якова Носова. На вершине столба посажен труп Глебова. В толпе слышны разговоры.