Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Михаил Леонтьевич? Здравствуй… Я к тебе сейчас подошлю товарища Еремеева. Нужно ему дать путевку в санаторий… Нет, это по другому фонду. Товарищ реабилитирован… Да… Ну, и что же? Думаю, что и не последний… Договорились, будь здоров!

Он положил трубку.

— Зайдите за путевкой в райком профсоюза… Дальше. Вам причитается компенсация, двухмесячный оклад. Это оформят в бухгалтерии, сейчас же…

Кадровик откинулся к спинке стула и весело подмигнул Ивану.

Похоже, что ему эта процедура доставляла немалое удовольствие, Кому не приятно чувствовать себя таким вот невероятно щедрым — давать нескудеющей рукой. Может быть, он даже немного и завидовал Ивану.

А Иван в это время смотрел на кадровика и соображал: а что, если спросить у него — где теперь тот человек, куда подевался? Ведь кадровик это должен знать — вон у него сколько в шкафу разных папок. Непременно знает.

— Так, что еще? — продолжал однорукий веселый кадровик. — Насчет жилья. Квартиру мы вам, конечно, предоставим. В первую очередь. Но придется немного подождать… Семья есть?

— Нету.

Все равно погодить придется. В общежитии сейчас тоже нет мест. Вот вернетесь из санатория…

Откровенно говоря, Иван предпочел бы, чтобы из всех этих тралей-валей, приваливших ему, прежде всего решился именно вопрос с жильем. Это был для него самый наиглавнейший вопрос — главнее денег. Но после всего, что ему тут только что накидали и насулили, после всех этих потрясающих и завидных благ, было бы сущим нахальством требовать, чтобы ему сейчас же принесли на подносе ключи от квартиры или кого-нибудь согнали с койки в общежитии.

— Может быть, у вас тут родственники есть? Или кто-нибудь знакомый?

Кадровик смотрел на него с надеждой.

— Есть, — сказал Иван.

Как же он потом хвалил себя за догадливость, за предусмотрительность, за то, что не убоялся лишней ноши, не пожалел денег, не поленился зайти в попутные московские магазины и накупить там разных подарков. Ему будто сердце подсказало, что найдется кому их дарить.

И будто он заранее знал, что так оно и случится с жильем и ночлегом. В гостинице, куда он на всякий случай сунулся, — там тоже места для него не оказалось, там на прилавке регистратуры стояла красивая табличка с надписью: «Свободных мест нет». А больше ему некуда было податься.

Словом, сердце ему правильно подсказало, хотя Иван и гнал прочь и начисто отвергал коварные эти подсказки, что так оно и случится и этого ему не миновать: что, помыкавшись и послонявшись вокруг да около, он все же подойдет к этому двухэтажному серому дому среди кучерявых акаций, поднимется на второй этаж и постучит в эту дверь.

Ему открыл долговязый, с него самого ростом, длиннорукий и длинношеий, слегка сутулый паренек в голубой выцветшей майке — открыл и, не отступая, не сторонясь, как обычно отступают и сторонятся, если впускают гостя, посмотрел на него с недоумением: мол, вам кого, гражданин? Дверью ошиблись?

Ну до чего вырос — верста коломенская. Поди скажи, что ему всего пятнадцать лет. Вон уже над губой да по щекам запушилось, скоро бриться…

— Здравствуй, Валера, — сказал Иван.

Удивительное дело, как он сразу узнал своего родного сына вот в этом долговязом парне, хотя и видел его последний раз пятнадцать лет назад — без штанов еще. Но ему лишь стоило взглянуть, чтобы с первого взгляда определить: он, Валера; сразу видно, что сын и что родной, порода налицо.

Но тот все стоял, загораживая дверь, не делая назад ни шагу, и с недоумением смотрел на постороннего человека, который, оказывается, знает его по имени.

И как бывает обычно, когда постучат в дверь и кто-то из сущих в доме первым пойдет открыть, а потом долго не слышно, чтобы дверь захлопнулась, стало быть, она все еще настежь, значит, что-то не так, — на эту неизвестность один за другим выходят и все остальные, кто есть в доме.

Из ближней комнаты появился мужчина в такой же голубой выцветшей майке, как у Валеры, знать, разом куплены, только майка была пошире, потому что и сам мужчина был пошире статью, довольно мощного телосложения, хотя росточком и не столь велик, мужчина лет под сорок, волосы у него стрижены ежиком. В руке у него паяльник, — видно, что-то паял.

Он тоже не без некоторого недоумения посмотрел на человека, стоящего в дверях, под мышкой свертки.

А Иван, хотя он и впервые видел этого мускулистого мужчину в голубой майке, сразу, однако, догадался, кто это такой перед ним.

— Здравствуйте, — сказал Иван и пошаркал подошвами о половик, лежавший у двери снаружи, как шаркают, отирают ноги, когда намереваются все же войти.

Мужчина оглянулся в глубь квартиры.

И тогда из глубины, оттуда, с кухни, — на эту странную заминку с открытой и все не закрывающейся дверью — выглянула женщина, в косынке и в фартуке, сама хозяйка, Настя.

Которая раньше была женой Ивана.

Она от растерянности застыла в том же положении, как выглянула, — лишь до половины показавшись из-за косяка, склонившись вбок.

— Здравствуй, Настя, — сказал ей Иван.

— Ваня… ты?

— Я, — улыбнулся Иван. Вот, мол, вам сюрприз.