— …Вступило в силу соглашение об оказании Советским Союзом экономической и технической помощи Объединенной Арабской Республике в строительстве первой очереди высотной Асуанской плотины. Сооружение плотины будет иметь огромное значение для дальнейшего развития экономики ОАР…
— А в клубе сегодня кино, между прочим, — вдруг вспомнил Митя. — «Княжна Мери». После — танцы…
— Неужели? — воскликнула Альбина. — «Княжна Мери» — это ведь нам по литературе проходить. А если кино посмотреть — можно тогда и книжку не читать…
— У меня как раз два билета куплено, — обрадовался Митя такому совпадению. — Сходим?
— Я сейчас, оденусь только… — Альбина метнулась к двери.
И тут ей навстречу как раз вошла Катерина Абрамовна, по всем признакам уже закончившая стирку — просохшая, прибранная. Тоже решила радио послушать.
— Куда собралась? — спросила она дочку тихим голосом.
— В кино. «Княжна Мери»… — Алька сразу осунулась, уловив зловещий смысл этой тихости.
— Им по программе задали, — поспешил на выручку Митя.
— По программе, значит? — Катерина уперла руки в бока.
В прошлый раз, когда Митя Девятков вот так же случайно забрел к ним в дом, а Альбина невзначай заглянула сюда, в горницу, и в тот самый вечер в клубе тоже было кино, — так в тот прошлый раз, дождавшись возвращения дочери, а вернулась она позднехонько, Катерина выдала ей: по щекам отхлестала, оттаскала за волосы, принялась подол задирать…
Хорошо, что тогда Иван вмешался в это дело, прекратил сражение и увел взбешенную Катерину к себе. А она там кинулась на постель, долго и навзрыд плакала, всю подушку слезами замочила и все твердила непонятное: «Не позволю… Не дам ей…» А чего уж тут не позволять? Подумаешь — в кино сходить.
— Пусть идет, — сказал Иван, взглянув при этом на Катерину по-мужски решительно и властно.
И на Митю Девяткова он тоже взглянул по-мужски: мол, если там будет что не по программе… Ясно? Усвоил, парень?
«Вполне усвоил, Иван Сергеевич, можете не беспокоиться… все как есть будет по программе», — ответили преданные Митины глаза.
Они ушли.
— Больно ты, Ваня, потачлив, — упрекнула Катерина. — А с ними строгость нужна.
Она села подле него, к радиоприемнику. Они часто сиживали так вечерами.
— Эти гаврики твои всех девок на селе всполошили… По начальству, видать, равняются.
Иван хмыкнул молодецки. А она ему руку на плечо положила.
Последние известия уже закончились. Иван пошел гонять по всем диапазонам. К этой поздней поре являлось все больше станций, они налезали одна на другую, отталкивали, будто локтями, друг дружку, наперебой тараторили на всяких непонятных языках, музыка теснила музыку, песня песню. А кое-где, в некоторых точках шкалы, вдруг встревало другое — не речь, не музыка, не писк морзянки, а натужное басовитое гуденье: это чтобы не слушали того, чего не следует, что для здоровья вредно… Иван никогда и не слушал.
— …Ему подали книгу пророка Исаии, и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: «Дух Господень на мне, ибо он помазал меня благовествовать нищим и послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение…»
Этот голос, неожиданно исторгнутый приемником, был старчески немощен и хрипл, гнусав.
Иван оглянулся в недоумении на Катерину. Что, мол, за дичь?.. Вроде бы слова какие-то поповские и сам голос поповский. Откуда же он взялся — в смятенном и бурном, рычащем эфире, — этот попик? И ведь по-русски говорит. Иван усомнился, чтобы на московскую радиостанцию пригласили бы вдруг попа и дали ему такое задание: толкните речь, батюшка…
— …И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие, слышанное вами. И все засвидетельствовали Ему это, и дивились словам благодати, исходившим из уст Его…
Нет, конечно, это не Москва передает, догадался Иван. Откуда-то из очень далекого далека доносился голос. Будто бы с того света… Знать, прижился где-то в чужой стороне этот старенький беглый попик. В Ватикане, может? Или в этом, как его… где люди в картишки играют, а потом застреливаются. Далеко, словом, забрался. А все про свое талдычит… И хоть по-русски говорит, а выговор вроде и не совсем уже русский у этого попика — картавый…
— …И разнесся слух о Нем по всем окрестным местам…
Иван потянулся к регулятору, но Катерина остановила его руку.
— Пускай, — сказала она. — Ладно говорит. Слова красивые…
— Что ж тут красивого? — возмутился Иван. Передразнил попика: — «Во имя овса, и сена, и свиного уха…»
— Не мели, — строго глянула на него Катерина. Повторила: — Красиво. Вот и стариков наших в селе у некоторых святые книги есть — с такими словами. Они тыщу лет назад от руки написаны — эти книги…
Иван выключил приемник.
— Катя, — сказал он, — а ты, случаем, не богомольная?
— Нет, — покачала она головой.
— А зачем тогда… ну, эти… висят у тебя?
Он указал в угол — туда, где, сморщив лбы и широко раскрыв свои недреманые скорбные очи, ютились иконы.