Избранные произведения в одном томе

Осень. Три подруги гуляют по оврагу, шурша опавшими листьями. На такую прогулку они выходят еженедельно. Они заключили между собой договор — больше двигаться, чтобы подстегнуть образование аутофагов в организме. Про аутофаги Роза вычитала в каком-то медицинском журнале, сидя в приемной у зубного врача; оказывается, в человеческом организме куски клеток съедают другие куски, больные или умирающие. И такой внутриклеточный каннибализм способствует долголетию.

— Кто поганка? — спрашивает Коринна. У нее длинное, белое, гофрированное лицо и длинные, белые, гофрированные волосы, и она как никогда похожа на овцу. Или на ангорскую козу, думает Тони, которая всегда предпочитает конкретику. Устремленный внутрь себя взгляд, словно его обладательница что-то сосредоточенно пережевывает.

— Я не про твой сон, — говорит Роза. — Я про Уиду. Уида, сидеть!

— Она тебя любит, — нежно говорит Коринна.

— Уида, сидеть! — повторяет Роза, уже раздраженно. Уида уносится прочь.

— Она такая энергичная! — восклицает Коринна. Она обзавелась собакой три месяца назад и уже тает от умиления каждый раз, когда эта блохастая дворняга что-нибудь выкинет. Можно подумать, что Коринна самолично ее родила.

— Потрясно, — говорит Тони, которая порой набирается словечек у своих студентов. Она теперь почетный профессор, но все же ведет один семинар, для будущих магистров: «Ранние военные технологии». Они только что прошли скорпионовые бомбы — эта тема всегда очень популярна — и начали рассматривать композитные луки гунна Аттилы, с арматурой из кости. — Женя! Охренеть! Она что — просочилась из гроба наружу?

Она вглядывается в лицо Коринны через круглые очочки. В двадцать с небольшим Тони была похожа на проказливого эльфа. Она и сейчас еще похожа на эльфа, но уже составленного из сушеных цветов. Кожа как мятая папиросная бумага.

— Когда она умерла-то? — спрашивает Роза. — Я забыла. Ужасно, правда?

— В тысяча девятьсот восемьдесят девятом или около того, — отвечает Тони. — Или в тысяча девятьсот девяностом. Тогда как раз сносили Берлинскую стену. У меня остался кусок.

— Ты думаешь, он настоящий? — спрашивает Роза. — Тогда откалывали куски бетона откуда попало! Это все равно что щепки от Истинного Креста, или фаланги пальцев святых, или… или фальшивые «Ролексы».

— Это сувенир, — говорит Тони. — Сувенирам не обязательно быть подлинными.

— Во сне время течет не так, как в реальности, — произносит Коринна. Она любит читать о том, что происходит у нее в голове, когда она спит — впрочем, думает Роза, бодрствующая Коринна порой не сильно отличается от спящей. — Во сне все живы. Так сказал этот человек, тот, который… он говорит, что во сне время всегда «сейчас».

— Это не слишком утешает, — говорит Тони. Она любит, чтобы все было разложено по полочкам и так оставалось. Ручки в этом стакане, карандаши в том. Овощи на тарелке справа, мясо слева. Живые в одну сторону, мертвые — в другую. Нельзя допускать осмоса, смешения: от этого начинает кружиться голова.

— А во что она была одета? — спрашивает Роза. При жизни Женя одевалась очень эффектно. Предпочитала насыщенные цвета — сливовый, сепия. Она была гламурна, в то время как Роза — лишь элегантна.

— В кожу, — бормочет Тони. — И хлыстик с серебряной ручкой.

— Во что-то вроде савана, — отвечает Коринна. — Белое.

— Как-то не представляю ее в белом, — говорит Роза.

— Мы же не одевали ее в саван, — говорит Тони. — Для кремации. Мы выбрали одно из ее собственных платьев, вы разве не помните? Вроде коктейльного. Темное.

Если имя «Женя» написать наоборот, получится «Янеж». Звучит по-венгерски. В Жене определенно было что-то венгерское, цыганское; будь она певицей, у нее было бы контральто.

— Это вы вдвоем выбрали, — говорит Роза. — Я бы ее в мешок запихала.

Она тогда предложила мешок, но Коринна потребовала облачить Женю как следует: а то вдруг она обидится и не уйдет на тот свет, а останется их изводить на этом.

— Ну не знаю, может, это был и не саван, — уступает Коринна. — Может, ночная рубашка. Она вроде как развевалась.

— А не светилась? — с интересом спрашивает Тони. — Как эктоплазма?

— А на ногах что было? — спрашивает Роза. Туфли — дорогие, на высоких каблуках — когда-то играли важнейшую роль в ее жизни, но выпирающие косточки и искривленные пальцы положили этому конец. Впрочем, туфли, пригодные для ходьбы, тоже могут быть на вид очень элегантными. Может, она купит эти новомодные, у которых каждый палец отдельно. Будет в них похожа на лягушку, но, говорят, они ужасно удобные.

— Конечно, это на самом деле была крашеная марля, — говорит Тони. — Они засовывали ее в нос.

— Что вы все несете?! — спрашивает Роза.

— При чем тут ее ноги? — восклицает Коринна. — Дело не в ногах, дело в том, что…

— Надо полагать, у нее еще были окровавленные клыки, — говорит Тони. Женя вечно переигрывала, и такое было бы как раз в ее духе. Красные контактные линзы, шипение, когти, все дела.