Избранные произведения в одном томе

− Какой совершенной жизнью вы здесь живете! Раньше я всегда довольно пренебрежительно относился к поэтам с их желаниями. «Мой дом − хижина за холмом» или что-то в этом роде. Боюсь, что я был ничем не лучше любого другого уроженца Лондона. Зато теперь я чувствую, что двадцать лет усердного изучения законов были бы достойно вознаграждены одним годом такой превосходной безмятежной жизни, как эта. Такие небеса! Взгляните, какая темно-красная и янтарная листва, совершенно неподвижная! − он указал на несколько больших лесных деревьев, загороженных садом, как будто гнездом.

− Лучше вспомните, что наши небеса не всегда такие голубые, как сейчас. У нас идет дождь, наша листва опадает и промокает, хотя, я думаю, Хелстон − такое же совершенное место, как и любое другое в мире. Вспомните, как вы посмеивались надо мной и называли Хелстон — «деревня из сказки».

− Мне кажется, Маргарет, вы преувеличиваете.

− Возможно, это так. Только я знаю, мне бы понравилось разговаривать с вами о том, чем я заполняю время, а вы − как бы мне назвать это − говорили неуважительно о Хелстоне.

− Я никогда не сделаю этого снова,− сказал он с теплотой.

Они повернули за угол аллеи.

− Я бы мог почти желать, Маргарет…− он остановился и замешкался. Эта запинка была так необычна для юриста, что Маргарет взглянула на него в недоумении. Но через мгновение она не могла сказать, почему. Ей захотелось вернуться назад к матери и отцу, куда угодно подальше от него; она была уверена, что он собирается сказать что-то, на что она не знала, как ответить. В следующее мгновение ее гордость — опора во всех жизненных испытаниях — поборола внезапное волнение. Конечно, она могла ответить так, как нужно. Для нее было постыдной слабостью избегать его слов, как будто у нее не было сил ответить вежливо и с достоинством.

− Маргарет, − сказал он, захватив ее врасплох и внезапно завладев ее рукой, так что она была вынуждена стоять смирно и слушать, презирая себя за трепетание сердца. − Маргарет, я бы хотел, чтобы вы не любили Хелстон так сильно, не казались такой совершенно спокойной и счастливой здесь. Я надеялся все эти прошедших три месяца, что вы скучаете по Лондону, по лондонским друзьям, — немного, но достаточно, чтобы заставить вас слушать более любезно (она тихо, но решительно стремилась высвободить свою руку) того, кто не может предложить много, это правда, — ничего, кроме смутных надежд на будущее, но того, кто любит вас, Маргарет, вопреки себе. Маргарет, я так сильно поразил вас? Скажите! − он увидел ее дрожащие губы, как будто она собиралась плакать. Она собрала все силы, чтобы успокоиться, и не говорила, пока не уверилась, что справляется со своим голосом, а потом произнесла:

− Я поражена. Я не знала, что вы мною интересуетесь. Я всегда думала о вас, как о друге и, пожалуй, я бы предпочла и дальше так о вас думать. Мне не хотелось бы, чтобы обо мне говорили так, как вы это сейчас делали. Я не могу сказать вам то, что вы хотите услышать, и еще я буду очень сожалеть, что рассердила вас.

− Маргарет,− сказал он, глядя ей в глаза, встретившись с ее открытым прямым взглядом, выражающим наивысшую степень честности и нежелание причинить боль. − Вы, − продолжил говорить он, − любите кого-то другого? − но казалось, этот вопрос оскорбил чистую безмятежность ее глаз. − Простите меня, я был слишком грубым. Я наказан. Только позвольте мне надеяться. Дайте мне слабое утешение, сказав, что вы никогда не встречали того, кого вы могли бы…− снова пауза. Он не смог закончить свое предложение.

Маргарет мысленно упрекнула себя в том, что послужила причиной его страданий.

− Ах! Если бы эта фантазия никогда не приходила вам в голову! Было так приятно считать вас другом.

− Но я могу надеяться или нет, Маргарет, что когда-нибудь вы подумаете обо мне как о возлюбленном? Не сейчас, я понимаю, не стоит спешить, но когда-нибудь…

Маргарет молчала минуту или две, пытаясь отыскать правду в своем собственном сердце, прежде чем ответить. Потом она сказала:

− Я никогда не думала о вас иначе, как о друге. Мне нравится считать вас другом, но я уверена, я никогда не смогла бы думать о вас как-то иначе. Умоляю, давайте оба забудем, весь этот (неприятный, собиралась сказать она, но резко остановилась) разговор.

Он помолчал, прежде чем ответить. Потом со своей привычной холодностью сказал:

− Конечно, раз ваши чувства так определенны, и коль скоро этот разговор был явно неприятен вам, лучше это не вспоминать. Это очень хорошо в теории, — забыть то, что причинило боль, но для меня будет трудно выполнить обещанное.

− Вы рассержены, − сказала она печально. − Как мне помочь?

Она выглядела на самом деле такой печальной, сказав это, что он мгновение боролся со своим настоящим разочарованием, а потом ответил более весело, но все еще с небольшой жесткостью в голосе: