Избранные произведения в трех томах. Том 1

Анохин сел, забарабанил пальцами по колену. Зло сопел.

Савельич, которому все это непонятное заседание казалось поначалу веселой комедией, — ишь ты, цельное село скринуть с места мужики задумали, смехота, да и только, — увидел дальше, что смехотой тут и не пахнет, вскочил после Карпа Гурьевича, затряс бородой.

— Удумали, благодетели! Наломать дров, да и бросить. Знаем вас! В Крутце старую мельницу сломали, тоже болтали: новая, новая! А где она, новая? Третий год сруб стоит — крышу не покроют… Езжайте хоть к царю Македонскому. Я никуда не сдвинусь!

— Не галди, Савельич, — как всегда спокойно, остановила его Дарья Васильевна. — Желание твое уважим. Живи себе, здравствуй с жабами.

— Он с ними в сродстве, — добавил Анохин.

— Сам гад болотный! — Затряслась дедова бороденка. — Ужом елозишь. Только бы от работы подале. Мужики пахать пошли, бабы–девки спину гнут — он заседает. Граф коломенский!

При этих словах не только Анохин — все почувствовали себя неловко. Больно и метко уколол Савельич. Разобраться — неудачное время выбрали для заседаний. Второй день пахота идет, овес сеют, подкармливают озимые. В поле сейчас всем надо быть. Но беда — не терпелось обнародовать план, обсудить возможности его осуществления. Дарья Васильевна, председательствующая, повела совещание ускоренным темпом.

— Дядя Митя, что ты скажешь? Антон Иванович требует с тебя четверть миллиона.

— Надо стараться. — Дядя Митя мягко улыбнулся. — Я что? Как пчела…

— Ты над ней начальник.

— Не начальник — работник я у пчелы, Антон Иванович.

— Не можешь, значит? Отказываешься?

— Не отказываюсь. Стараться, говорю, надо. Клевера опять… разнотравье… липов цвет…

Все высказались, дали обещания, разошлись, поспешили в поля, на скотные дворы, на парники. Миллион получался — на бумаге получался. Что будет в жизни — кто знает!

В тот же день, в тот же час всем колхозникам стало известно о плане Антона Ивановича. Кто ахал, кто качал головой, кто говорил: «Да виданное ли дело!» Веры в реальность плана не было, — была привычка к насиженным гнездам, к черным от времени деревенским избам, к печам, у которых каждая трещина и кособочина мила глазу, к старым, чахоточным ветлам на огородах — ко всему, из чего вкупе складывается понятие: родные места. Не многие воодушевились предстоящими переменами. Но они, эти немногие, все же были, и среди них, конечно, Асины девчата. Узнав от Анохина, по поводу чего не в обычное, в дневное, время совещался колхозный актив, девчата сбились в кучку, побросали тяпки, затараторили. Будут ли строительные бригады? Если будут — они организуют свою, комсомольскую… Когда начнется переселение? Когда его закончат?

— Наше с вами дело, девки, простое, — терпеливо объяснял Анохин. — Все будет, только сначала нужно поднять колхозный доход, а нам с вами лично — вырастить показательный урожай. Как не понять, ей–богу!

На пасеке тоже получилось стихийное собрание. Немногочисленное — дядя Митя да Костя Кукушкин, — но бурное.

— Четверть миллиона? — переспросил Костя, потрясенный величием цифры. — Здорово! И что ты, дядя Митя, сказал?

— Что? Трудненько, не от нас зависит. Как пчела.

— Ну, дядя Митя, «как пчела»! — Костя недовольно сдвинул брови. — Надо было сказать: оправдаем, нажмем. Как она, будем работать.

— Кто это — она?

— Маруська.

— Опять ты мне про эту кубанскую девчонку! Гляди, Костя, не тычь ею в нос. Осерчаю.

— Не пугай, дядя Митя. Я этого не люблю. Я Кольке Кондратьеву — еще в пятом классе был — шишек за насмешки наставил.

— Возьму за ухо… такие мне будешь намеки. Мне, Костенька, один нашелся, наставил шишек. Не обрадовался.

— Да я не про тебя…

— Ладно, не крути. Молод.

— А ты старый. Поворотливости нет. «Как пчела»! Ты бы сказал: семеноводок перешибем, Клавдия у нас повертится…

— Пошел–ка ты отсюдова вон! — обозлился дядя Митя. — Без тебя работал не хуже. Слышь?

— Ты не помещик — гнать. Не твоя пасека — колхозная. Я, конечно, сейчас уйду. Но уйду не вон, а к председателю. — Он бегом помчался из сада.

— Костя! — крикнул встревоженный дядя Митя. — Костя!

Костя не остановился.

День этот одних поссорил, других помирил — сошлись на общем несогласии с планом председателя, третьих заставил призадуматься.