Избранные произведения в трех томах. Том 1

— А петух–то, петух при чем? — перебил Долинин, садясь в подошедшую лодку.

— Ах, пивень? — Терентьев тоже устроился на корме. — Как же! Его одного только и сохранила она от всего своего хозяйства. Забрал у старухи, привез. Зачем он, говорю, тебе? А у нас курчонки, глядишь, какие ни есть, набегут на его пенье. А петь он мастак. Так ведь порода какая! Слыхал такую породу: юрловский голосистый! Их так и выводят где–то на Орловщине, сообразуясь с протяжностью пения. А выправка какая у молодца! Верно ты сказал: дьявол, сущий черт. Здоровенный — ростом с индюка, весь черный, грудь широкая, брови, гребень — что огонь. Ну вот сам увидишь. Экспонат!

Долинин ехал на первое колхозное собрание, созванное Маргаритой Николаевной. Когда они с Терентьевым зашли в Красный уголок, там уже было полно. Среди собравшихся Долинин различил даже командира и политрука зенитной батареи, начальника штаба понтонного батальона. «Интересуются жизнью тыла», — подумал с улыбкой и протискался к Вареньке, во второй ряд. Варенька подвинулась, освободила ему местечко возле себя.

— Поздравляю с пополнением фермы, — шепнул он ей на ухо.

— Это вы, наверно, про петуха, Яков Филиппович? Ну и петух же!.. — Варенька оживилась, и Долинину снова пришлось выслушивать описание выдающихся статей певуна отыскавшейся тетки Терентьева.

К шуму, к возгласам колхозниц Долинин прислушивался с радостью. Все это было ему так знакомо, так живо переносило его к прежним дням, что на минуту он позабыл и о войне, и о том, что большая часть района еще у немцев, что в этом крохотном помещеньице уместились почти все силы, с которыми он собирался выполнять важное задание партии.

К действительности его вернул голос Маргариты Николаевны. Открыв собрание, она коротко, но со свойственной ей правдивостью и резкостью рассказала о тех трудностях, которые ждут колхоз впереди. Она ничего не утаивала, ничего не прикрашивала, говорила просто, будто размышляла вслух. И Долинин не удивился шумным аплодисментам Маргарите Николаевне, он тоже ей аплодировал. Он радовался той горячности, с какой собрание обсуждало общественные дела. «За такую активность прежде приходилось бороться», — думал секретарь райкома. Ему хорошо помнилась бригадирка из Коврино — Анна Копылова. Бывало, слова из нее не вытянешь на собрании. Сейчас говорит, волнуется. Говорят и Лукерья Касаткина и то и дело срывающийся с баска Леонид Андреич…

После прений начались выборы. Председателем правления единогласно избрали Маргариту Николаевну.

— Оправдает! — кричала Лукерья.

Потом назначали бригадиров; бригадиром–полеводом поставили Анну Копылову.

Долинин согласился на просьбу Вареньки освободить ее окончательно от райкомовских дел и отпустить в колхоз. Тут же Вареньку утвердили заведующей животноводческой фермой.

Маргарита Николаевна хотела было закрывать собрание, но вспомнила о том, что колхоз надо все–таки как–то назвать, не быть же ему безыменному.

— Утвердим старое, или хотите новое? — спросила она у собравшихся.

Призадумались на минуту. Старое? Нет, пожалуй, старое, произведенное когда–то от названия деревни — «Овцын берег», — уже не годилось. Новое требовалось, боевое. Соответствующее времени и обстановке…

— «Смерть немцу!» — предложила Анна Копылова, настрадавшаяся за зиму в землянке…

— Это работать так надо, чтобы смерть ему была, — возразила болотинская звеньевая Анастасия Кукушкина. — А название — что ж? Кончится война, опять переименовывайся? Надо такое, чтобы навечно.

Предлагали названия «Месть», «Разгром», «За полную победу», много всяких других, которые так или иначе отражали настроения и чувства колхозников. И вдруг всегда молчаливый пчелиный дед Степаныч произнес вполголоса:

— А вот если, скажем, «Возрождение»?

Название понравилось и было принято.

5

МТС Цымбала работала вовсю. Один за другим тракторы выходили из ремонта.

Но сам их выход в поле еще не решал судьбу посевной. Молодые трактористы технику знали слабо, машины у них больше простаивали, чем работали, и пахота продвигалась медленно. Цымбал только и делал весь день, что бегал из края в край по полям: пока налаживал одну машину, останавливалась другая.

Иной раз он не выдерживал напряжения, садился на первый попавшийся пригорок: но это не было отдыхом, — тревожные думы о жене захватывали его в такие минуты, он начинал жалеть, что все–таки не ушел с партизанами, дал уговорить себя остаться. И, может быть, хорошо, что вскоре же его окликал кто–нибудь из трактористов, не зная, как устранить очередную неполадку, и надо было снова бежать к трактору, помогать Ване, Пете или Мише; чем меньше свободного времени, тем лучше, тем дальше была неизвестность, тем реже беспокоилось и тосковало сердце.