Избранные произведения в трех томах. Том 1

Стол у нее был накрыт льняной скатертью, белой и такой новой, что полотно, будто снег, искрилось в свете лампы. На тарелках — аппетитные пласты соленых груздей, копченая рыба, огурчики в уксусе, множество каких–то румяных пирожков и две рюмки, с наперсток ростом. Но ни графина, ни бутылки.

Елизавета Степановна еще о чем–то хлопотала, бегала в кухню, в боковушку. Лаврентьев смотрел на нее и просто не узнавал. В строгом черном платье с белым кружевным воротничком она была так же стройна, как Ася. Волосы взбила, уложила волнами, на затылке свернула в тяжелый тугой узел. Глаза сияют. Чем довольна, чему рада? Завтра, может быть, вновь складки забот лягут на открытый умный лоб; завтра закручинится о пропавшей стельной корове, которую так до сих пор и не нашли, но это будет завтра, — сегодня Елизавета Степановна сияет. Таков этот час, — такова эта ночь.

— Ну, Петенька! — она засуетилась еще больше, когда стрелки часов показали без пяти двенадцать. — Садись к столу, открывать будешь. — Выдвинула ящик комода, обернулась к Лаврентьеву, взглянула загрустившими вдруг глазами, увидела и в его глазах тревогу и вытащила маленькую бутылочку вишневой настойки.

Пробка выскочила легко, и ровно в двенадцать они чокнулись.

— За счастье, — сказал Лаврентьев, — за ваше, за Асино.

— И за твое, Петенька.

Вишневая настойка… Он вновь подумал о Людмиле Кирилловне, которая одиноко сидит там, в своих неуютных комнатах. Но тотчас Людмилу Кирилловну заслонило воспоминание об иной новогодней ночи, проведенной с Наташей на скамейке возле Александро — Невской лавры.

Елизавета Степановна женским сердцем понимала, что в такой час мысли ее гостя должны, непременно должны, лететь куда–то далеко от Воскресенского.

— Не знал, не ведал поди ты, Петенька, — заговорила она, — что вот этак придется тебе с шальной бабой чокаться. А вот вышло. Жизнь — наперед ее не загадывай. Хитрая она, прехитрющая. Но не печалься, не чужой ты нам — близкий. И мне и Аське. Твое горе — наше горе, твоя радость — наша радость.

— Спасибо, большое вам спасибо за это, Елизавета Степановна. Близких у меня нет, все в могиле. И мать, и отец, и сестренка, и…

— Полно, полно! — остановила его Елизавета Степановна. — Экий разговор затеял! Наливай–ка еще.

Лаврентьев придумывал новый тост, когда, громыхнув в сенях оброненным с гвоздя коромыслом, вбежала Ася.

— С ума сойти! — закричала она. — Петр Дементьевич! Весь вечер вас ищем. На квартиру кинулись — нету. В правление — нету. Туда — сюда… Бал начинается. Пойдемте! Мама, одевайся!

— Бал–то комсомольский. — Лаврентьев улыбнулся.

— А вы что — комсомольцем не были?

— Был, долго был.

— И уже состарились? — Ася прищурила глаза.

— Вроде бы…

— Ну, у нас сейчас вроде бы помолодеете. Пошли!..

Бал комсомольцы устроили в школе… Еловые ветки, кумач, гирлянды из цветной бумаги преобразили строгое помещение. В физкультурном зале появилась сцена из свежих досок, выстроились ряды стульев и скамеек. Народу было полно. Какие комсомольцы! И Карп Гурьевич тут восседал, и Савельич, которого едва уговорили скинуть меховой малахай. «Лысину застужу, — запротестовал было дед. — Мозга за мозгу зайдет». — «Уже зашла, скидай, не кобенься. Натоплено», — проворчал Карп Гурьевич.

Когда Лаврентьев и Елизавета Степановна вошли, девчата и парни потеснились, дали место. На сцене пел хор. Дирижировала Ирина Аркадьевна. Не старомодное платье, расшитое сутажом, надела она для такого случая, а белую кофточку с черной прямой юбкой. «Ну и хитрая, — подумал Лаврентьев. — Сразу на пятнадцать лет моложе стала». И странное дело, на кого бы он ни взглядывал, все ему казались моложе, чем были вчера. Время отсчитало еще один год, а люди помолодели, как бы отбросив или поправив извечные законы времени.

Хор под оглушительные аплодисменты покинул сцену. Парни принялись выкрикивать Люсеньку, Сашу. Но ни та, ни другая не вышли, вышла к рампе Дарья Васильевна, подняла руку, выставила ладонью вперед: «Тише!»

— Теперь, друзья мои, — сказала она в зал, — веселись, танцуй. Кто только сердцем не остарел — всяк танцуй. — Слышно было, как Савельич притопнул своей автомобильной галошей. — Году одному итог подбили, — продолжала Дарья Васильевна, — в другой вступаем. Неподходящий час для самокритики, — полсловом помяну, что не больно крепко в минувшем году поработали, в новом лучше поработать надо. Ну и всё — веселись теперь!

Задвигались в рядах, но опять притихли. За Дарьей Васильевной на сцену выскочила Ася Звонкая.

— Товарищи комсомольцы! — крикнула она. — У нас, полеводов, особое обязательство. Вы знаете, какое. Мы–то поработаем, мы–то сделаем всё, чтобы его выполнить. Пусть правление, пусть председатель скажет, как они помогать нам будут.

Было видно, как Дарья Васильевна подталкивала председателя в спину.

— Ну иди, иди, не упирайся, ежели народ просит!

Антон Иванович коротко рассказал о планах на новый год, заговорил было о тех мерах; какие совместно с агрономом разработаны для повышения урожая, для одоления болотной кислоты, обесплодившей колхозные земли. Но его перебили.