Избранные произведения в трех томах. Том 1

— Насилу своих признала, такая дикая сделалась, — рассказывала Елизавета Степановна. — Ее своим ходом домой пригнали, а телушку на санях привезли. Дарья Васильевна одеялом даже укутала. Пойдем, посмотришь, Петенька.

— Интересно. — Лаврентьев снял с вешалки пальто. — Чрезвычайно интересно.

— Как только не простыла она в сарае–то, — рассуждала дорогой Елизавета Степановна. — Ведь что под открытым небом — и сквозняк там, и снег в щели задувает… Теперь в тепле. Печку в телятнике круглые сутки топить будем. Дорогая телочка, чистых кровей. До чего сохранить ее хочется, Петенька!

Знатоком животноводства Лаврентьев себя не считал, но, чтобы разобраться, какой отличный приплод принесла колхозному стаду, наделавшая столько хлопот Милка, в особых знаниях и нужды не было. Теленок резвился, задрав хвостишко, прыгал в стойле, мычал, требуя пищи, бодал головой ладонь, когда его пробовали погладить. Дарья Васильевна уже успела дать ему имя — Снежинка — за то белое пятнышко, которое, подобно снежному лепестку, село над телячьим глазом, и Снежинка одна властвовала в пустом телятнике, потому что с Милки только начинался период зимних отелов.

Лаврентьев стоял перед Снежинкой, раздумывал о том, что почин получился отличный, каково–то будет продолжение. Неужели опять болезни, неужели опять падеж?

Два последующих дня они с Елизаветой Степановной почти не уходили из телятника, пять раз в сутки ставили Снежинке термометр, по настенному градуснику следили за температурой в помещении, даже ночью не давая ей опускаться ниже десяти — двенадцати тепла, часто меняли подстилку в стойле, подогревали теленку молоко.

В эти дни Лаврентьев приходил домой только затем, чтобы поспать. Придет, заляжет в постель, несколько минут вслушивается в мелодичные приглушенные звуки за стеной (старенькое фортепиано Ирины Аркадьевны ожило с приездом Кати) и уснет крепким сном физически утомленного человека.

Он сознавал, что Ирина Аркадьевна, наверно, обижена — и вправе обижаться — его невниманием; что ей, безусловно, хочется показать ему Катю, похвастаться своим сокровищем, но не пойдет же она сама приглашать: «Будьте любезны, зайдите взглянуть». Черт возьми, надо бы сходить навестить, надо…

Два дня в телятнике было все благополучно.

На третий день Снежинка стала кашлять, температура у нее поднялась, аппетит пропал, а с ним пропала и резвость, теленок сник, лежал на подстилке не вставая, в глазах у него появилась жалостливая грусть.

— Ой, беду чую! Ой, чую ее! — хватаясь за сердце, охала Елизавета Степановна. — Ой, что же будет, Петр Дементьевич? — Она обращалась к нему по имени–отчеству, уже не как к близкому в ее доме человеку, а как к специалисту, лицу официальному, от которого ждала помощи, избавления от надвигающейся беды.

Пригласили участкового ветеринарного техника.

— Опять та же песня, — разворчался участковый. — Черт его знает, что у вас тут такое? Сквозняки, что ли, в телятнике? Простужаете животных, товарищи. Воспаление легких у телочки.

После отъезда веттехника, который сделал распоряжения, подобные тем, какие делал и год и два назад, Лаврентьев ушел в домик Елизаветы Степановны и в бывшей комнате Кудрявцева засел за ветеринарные справочники. По всем признакам у Снежинки действительно начиналось воспаление легких. В таком возрасте оно чрезвычайно опасно, почти верная смерть.

Так ответил старый справочник на вопрос Елизаветы Степановны: что будет? На вопрос Лаврентьева: что же делать? — справочник мямлил нечто неопределенное.

Лаврентьев перелистывал учебники по животноводству, труды биологов и растениеводов. Тимирязев, Мичурин, Лысенко… Мудрые мысли и выводы находил он в трудах этих ученых: условия… среда… воспитание… творческий подход к решению любой задачи, метод диалектического материализма. Что такое диалектический материализм, Лаврентьев, конечно, знал, но знал лишь в применении к законам общественного развития. А животноводство? Может быть, он слышал когда–то на лекциях и о диалектических законах, по которым развиваются живые организмы, но слишком давно слышал, война еще дальше отодвинула студенческую пору, и все забыто. С тем большей жадностью накидывался Лаврентьев на труды основоположников передовой агробиологической науки. Как он до нынешнего дня обходился без них? Книги были полны убедительно ярких примеров правоты и торжества этой устремленной вперед науки. Но ни один из примеров все же не давал прямого ответа Лаврентьеву. «Творчески решать задачи», — требовали книги. Творчески!.. Для этого очень и очень много надо было знать. По–настоящему творить можно лишь тогда, когда изучишь все, что сделано до тебя другими. А собственные познания казались Лаврентьеву удручающе ничтожными, — хоть снова иди в институт и заново переучивайся.

Но за один пример он все же уцепился: Иван Владимирович Мичурин, прививая черенки южных сортов на дикую, растущую, на севере лозу, выводил холодоустойчивый виноград. Важен подвой — именно эта дикая, неизнеженная лоза. Она фундамент всего, первооснова.