Избранные произведения в трех томах. Том 2

Зина почти взбежала на палубу, такая рассерженная, что Володька Петухов от нее отшатнулся. Она распоряжалась, давая, как всегда, очень точные и правильные указания. Никакой тут девушки Зины не было: была инженер Зинаида Павловна Иванова, мастер стапельного участка, помощник Ильи Матвеевича Журбина, которому она когда–то давала обещание научиться сдерживать свои чувства и который говорил ей: «Выдержка нужна в нашем деле, характер…»

2

Дед Матвей по временам отводил взгляд от книги и прислушивался к вою и грохоту ветра за окнами. Ветер проникал сквозь оконную замазку, шевеля шторы, тонко пищал где–то на потолке, тяжело ступал по кровлям. Дед послушает, послушает и снова читает.

Небольшая книга, но дед сидел над ней долгие ночи: перелистает страницу — и раздумывает… Вся его жизнь проходила по этим страницам, длинная: без двадцати лет — век. Он, прочел немало книг — про всякие века: и про те, когда торговали людьми, как скотом, и про те, когда людей травили в римских цирках голодными львами, и про те, когда людей за науку жгли на кострах. Не было еще, пока существует человек на земле, такого века, какой выпал на долю деда Матвея, в какой довелось ему жить. С сотворения мира не знал простой человек отечества. Какое же это отечество, если тебя и в соху запрягут, и ноздри тебе вырвут, и на кол посадят, а и не посадят — все одно по–собачьи будешь жить до скончания дней. Куда ни ступи, получалось: с сильным не борись, с богатым не судись. Вот пишут: не одно тысячелетие прожил человек не по–человечески, и только в дедов век нарушились, поломались эти порядки. Повезло, посчастливилось ему: угодил родиться в такое время. Проживешь жизнь — не пожалеешь: в книги попал, прочитают когда–нибудь о тебе другие люди, позавидуют.

Дед бурчал над книгой, разговаривал с собой вслух: то снимет очки, то вновь наденет.

В кабинет зашел Жуков.

— Директора нет? — спросил он. — Уже уехал? Противная погодка, товарищ Журбин. — Жуков сел напротив деда Матвея. — Это не опасно?

— Ветер–то? Может беды натворить. У нас вроде как в Ленинграде. С залива вода нажмет, с верховьев тоже жмет — течение. Лада и вспухнет, подымется. В девятьсот восьмом году, говорят, на заводе котельная взорвалась. Не погасили вовремя, водой захватило, котлы и ахнули. Давнее дело, понятно. Нынче берега выше стали, насыпали их и котельную перенесли. Бывает, поплещется водичка по причалам, да и уйдет.

— Корабли бы не опрокинула?

— Не случалось.

— А вы что читаете? — Жуков взял книгу у деда Матвея, посмотрел на обложку. — В помощь изучающим историю партии? Усваиваете?

— Меня один инженер спрашивал тоже, — ответил дед, — впервые, мол, партийную историю проходите? Я и говорю: с пеленок начал проходить, всю прошел. Как же я, товарищ Жуков, не усвою? Про меня тут, куда ни посмотри. Вот дай–кось книжку, вот… что говорится? Отменили, значит, крепостное право, помещики начали откупные драть, и пошло–поехало, крестьянин разоряется, нищает, идет в город, заработков ищет. Дешевая сила фабриканту. До того дешевая — дальше ехать некуда. Мне сколько немец Бисмарк платил? Четвертную в год! Двадцать пять рублей! И то не с первого года, а со второго. В первый год — шиш тебе, одна баланда. Свинья дороже обходится, чем я обходился хозяину. Все точно написано: обсчитывали рабочего, штрафовали, в их лавчонках гнилье нам по талонам в долг давали, на рубль двугривенный накидывали. Это уж после, не у Бисмарка, — в Петербург когда приехал. Ну, понятно: кто о тебе позаботится? С тебя шкуру дерут. Заботься о себе сам. Для партии–то пашня и появилась, мы то есть, рабочий класс.

— Правильно, товарищ Журбин.

Дед Матвей неторопливо полистал страницы.

— Или вот, — продолжал он, — про Столыпина. Мне то время в самом сердце застряло. После болезни поднялся с постели, на ногах не держусь. Куда податься? Жена, ребятишки… Ты ребятишек моих знаешь — Илью да Василия. Есть хотят. Туда сунусь — не берут, в другое место — опять не берут. «Черные списки», погромы… Страшное дело! Про расценки и не говори — урезали, рабочий день прибавили, штрафы — будь здоров — на каждом шагу. Как тут Ленина не вспомнишь! Не по мелочам требовать надо, а всю машину трясти. Не то она, если маленько нажмешь на нее, вроде сдаст, уступку сделает, а потом духу наберется и завинтит пуще прежнего.

— Совершенно точно! — Жуков старался не перебивать деда Матвея. Впервые он принимал такой своеобразный экзамен по истории партии.

А дед увлекся, листал и листал страницы.

— Я, конечно, теперь так складно объясняю. Тогда еще серый был, про свое только заботился. Просветлел в самую революцию, когда служил на «Авроре». Ильича когда послушал. Приказ когда нам объявили: крой буржуев и временных, пришел наш праздник! Двинули мы из носового орудия, да и на берег, на берег — к Зимнему! Потом эти полезли, интервенты. Уинстошка…

— Какой Уинстошка? — спросил Жуков.

— Один есть Уинстошка! Тори который…