Избранные произведения в трех томах. Том 2

Они сели напротив за круглый стол об одной ноге и долго не начинали трудного разговора. Виктор помнил телеграмму, в которой Лида обещала приехать осенью, но он в эти обещания не очень верил и не ожидал, что она когда–нибудь приедет. Он смотрел на нее как на знакомую, никаких чувств к ней у него не было. Было только чувство досады на то, что надо в чем–то объясняться, а объясняться совсем не хотелось. В чем объясняться, и главное — зачем? Все прошло, все отболело. «Виктор, — решила заговорить Лида, зная, что он мог промолчать так и час, и два, и до самого вечера. — Виктор, пойми, я не могла поступить иначе. Виктор, мы плохо с тобой жили». — «Кто виноват в этом, я?» — «Не знаю, Виктор, не знаю. Зачем об этом говорить? Может быть — ты, может быть, — я, — разве так важно найти виновных? Важнее то, что ты — я это вижу — меня разлюбил. Я ехала с надеждой вернуть прежнее, оно у нас было, было когда–то. Но глаза твои мне сказали все. Пожалуй, это к лучшему. Мы уже давно были с тобой врозь душой и чувствами. Мой отъезд ничего по существу не изменил в наших отношениях. Но для меня он изменил все. У меня ведь есть сила, я в ней теперь убедилась. Хочешь, покажу характеристики на меня, выписки из приказов?» — «Зачем? Я верю». Лида выговорилась, боевое, приподнятое настроение, с которым она приехала, прошло; она поняла, что напрасно приехала. Никому — ни ей, ни Виктору — не нужна затеянная ею экскурсия в прошлое; Лиде стало грустно, но только грустно, — не больше. «Витя, а что, если я сегодня же уеду обратно? — спросила она просто. — Как ты думаешь, ваших это не обидит?» — «Ты устала. Зачем сегодня? Отдохни». От этих простых вопросов и ответов обоим стало легче. Пока Лида не без драматических ноток говорила о минувшей любви, об утраченном, Виктор чувствовал раздражение; заговорила об отъезде — раздражение прошло, появился вдруг интерес к ее новой жизни. Виктор расспрашивал Лиду о тайге, о геологической разведке, о Лидиных обязанностях в поисковой группе. Лида рассказывала, и он понял, что ей очень, очень тяжело там, в тайге, но она увлечена своей работой и ради нее готова многое перенести. Перед Виктором сидел новый для него, совершенно ему незнакомый человек.

Выйдя на крыльцо, Агафья Карповна услышала голос Виктора: «Не понимаю! Люди имеют такую отличную аппаратуру, самолеты и всё еще тюкают молотком!» Виктор и Лида разговаривали дружески, совсем позабыв, что они муж и жена. Они уже не были ни мужем, ни женой, сами собой исчезли причины взаимного недовольства, и ничто не препятствовало их дружеским отношениям.

Да, чть бы стала делать в такой час Лидия? Год назад, случись эта беда на заводе, и с места бы не тронулась. «Не люблю ваш завод, не пойду, и только». Теперь–то, кто ее знает, может быть, тоже кинулась бы со всеми вместе. Ходит же где–то по горам, через реки перебирается. Чудно: вот взрослые люди, не ребятишки, которые что глина — лепи из них любую фигуру, а тоже меняются. Сегодня был один человек, завтра — будто его подменили…

Не могла Агафья Карповна ни прилечь, ни даже сесть. Погасив свет в комнате, чтобы лучше было видно, стояла у окна и всматривалась во мрак, туда, где была калитка. Ветер драл крышу, будто когтями, ломил деревья в палисаднике, сирень стучала голыми ветками в стекло. Пронеслась по улице машина, осветила дорогу — дороги не видать, одна вода. Может быть, санитарная машина, скорая помощь; а может быть… Нет, страшно думать об этом, не будет так думать Агафья Карповна. Но все равно думала, как из века в век думают матери, когда долго не возвращаются домой их дети, даже если нет ни бури, ни наводнения, даже если тихая летняя ночь.

Гудок осекся и замолчал. Спокойней от этого не стало, стало еще страшней.

3

Обогнуть административное здание было нелегко. Только высунешься из–за угла, ветер отбрасывает обратно, опрокидывает, валит на землю. Алексей шел с усилием, плечом вперед, всем телом нажимая на ветер, как нажимают на туго открывающуюся дверь или на задок застрявшей в грязи подводы.

Когда люди сотнями врывались в заводские ворота, казалось, все смешается, никто не будет знать, что ему делать. Но получалось так, что каждый спешил к тому месту, на тот участок, где он работал днем, — к своему станку, к своей площадке, к своим инструментам. А там были начальники цехов и мастера, были парторги, профорги, бригадиры.

И Алексей пришел не куда–либо, а именно на стапель, где было всего опасней и страшней.

Зажгли все прожекторы, какие были на заводе, осветили линию причалов, достроечный бассейн, стапельные места, корабли. Проливной дождь рассекал световые лучи: они как будто дымились. Волны ухали через бетон, и клочья их летели вдоль Морского проспекта; лязгала, пронзительно скрипела обшивка кораблей, прижатых к стенкам. Срывались с лесов доски, ветер швырял их, как спички, они падали на землю, но звука не было слышно за грохотом урагана.

Илья Матвеевич стоял под днищем своего корабля и кричал в морской мегафон — трубу из белой жести:

— Скобы, скобы!