Избранные произведения в трех томах. Том 3

Гуляев задумался. Пока он раздумывал, Зоя Петровна в некотором смятении рассматривала Орлеанцева. Ее потрясало, как запросто обращается он к артисту, как легко пригласил его ужинать. Но было и тревожно оттого, что ее–то согласия он не спросил; она бы непременно отказалась, если бы спросил. Теперь это было ужасно трудно сделать — отказаться. Гуляев, судя по всему, вот–вот согласится, а она вдруг в это время заявит, что не пойдет с ними. Получится неловко и некрасиво. Просто даже плохо получится. Ну, а если она отправится с двумя мужчинами в ресторан, чем это ей грозит? Во–первых, неизвестно, что о ней подумают и Орлеанцев и Гуляев, — ведь уже двенадцатый час. Во–вторых, стыд–то какой будет, когда об этом узнают на заводе, особенно если узнает Антон Егорович. Будь бы Гуляев и Орлеанцев ее старыми приятелями или хотя бы хорошими знакомыми. А то с первой встречи — и в ресторан!

— Хорошо, поедемте. — Гуляев не дал ей додумать ее думы и принять какое–нибудь свое решение.

Взяли такси, отправились в «Чайку» — на холм, с которого днем или в лунную ночь видны и город и море. Но этой ночью в море была полнейшая темнота, оно сильно шумело. Над городскими крышами начинался меленький затяжной дождишко.

Народу в ресторане было много. Но для Орлеанцева, который сразу же отыскал администратора, вынесли запасной столик. Без промедления появился официант. Даже шеф–повар вышел в зал, поздоровался с Орлеанцевым, как со старым почетным посетителем. Не глядя в карточку блюд, Орлеанцев называл закуски, вина, кушанья. Шеф понимающе кивал: «Можно. Постараемся». Официант записывал. Гуляев начал оживляться. «А там эту осетринку по–монастырски сделать не можете, с грибочками?» — спросил он. «Отчего же, можно и осетринку. Подождать, правда, придется».

— Когда–то, когда–то, — будто оправдываясь, говорил Гуляев после того, как заказ был принят, — любил я когда–то вкусно поесть. Эту осетринку по–монастырски лет двадцать назад умели делать в «Астории» в Ленинграде, в московском «Гранд–отеле»…

Закуски и вино принесли быстро. По рюмке выпили, Зоя Петровна тоже выпила. Стал завязываться разговор.

— Прекрасный у вас город, — сказал Орлеанцев. — Нисколько не жалею, что переехал сюда из Москвы.

— Вы из Москвы? — переспросил Гуляев. — На какой же предмет сюда? И надолго ли? Какие свершать свершения?

— Думаю, что надолго. Я на завод приехал. Инженер. — Орлеанцев рассказывал о том, что собирается внести новое в технологический процесс выплавки металла, изменить кое–что в этом процессе. Жесты его были широки, мысли крупны, государственны.

Выпили по второй рюмке, по третьей. Зоя Петровна от третьей, правда, отказалась. Не настаивали. Разговор шел уже об искусстве, о театре.

— Как вы чудесно играете! — воскликнула Зоя Петровна, обращаясь к Гуляеву. — Я даже прослезилась.

Гуляев грустно покачал головой.

— Вы хвалите, а я, милая женщина, от той роли, которую играю, тоже готов слезы лить. Не моя это роль, и вся пьеса не для меня. У меня бас, друзья уважаемые, бас! А я тенора играю, тенора. Бывало… да, бывало…

Он пустился в воспоминания. Зое Петровне все было очень интересно. Она не отводила глаз от Гуляева. Орлеанцев, улучив минутку, даже шепнул ей: «Ревновать начну, учтите». Она улыбнулась, тронула рукой его руку: не надо, мол, ревновать. Ей было странно, что, попав в такую непривычную, неожиданную, даже просто невозможную компанию, она не чувствует стесненности, ей здесь совсем не трудно. Видимо, потому, что и с ней держались без пошлых, подчеркнутых ресторанных ухаживаний, когда «кавалер» или «партнер», переступив порог ресторана, впадает в какой–то унылый шаблон. Начинается с того, что карточка кушаний забирается у подошедшего официанта и подается тебе, женщине, со словом: «Даме». Бродишь глазами по названиям, ничего не можешь сообразить. Все равно оканчивается тем, что заказывает мужчина. Вино или воду тебе в рюмку или в бокал «партнер» нальет не просто, а сначала отлив из бутылки немножко себе. Счет он не показывает, торопливо сует деньги официанту, делая поспешные и нелепые знаки, обозначающие, что сдачи не надо, не надо. Официант кланяется, говорит: «До свиданьица», — и невнятно бормочет что–то вроде «двадцать — семьдесят», из чего должна возникнуть иллюзия имени и отчества. Зоя Петровна не часто бывала в ресторанах, но всегда видела одно и то же, повторяемое за десятками столиков.

С Гуляевым и Орлеанцевым все было иначе. Никаких этих глупых правил они не соблюдали, вели себя как дома, очень просто. Зоя Петровна не была тут объектом «ухаживания», она была таким же человеком, как и они. Их за столом, как сказала она себе, было трое, а не два с половиной.

— Вы человек, надо полагать, бывалый, — сказал Гуляев Орлеанцеву. — Если судить по тому, как пьете. По–старинному пьете, без глупостей.

Орлеанцев пропустил это замечание мимо ушей.