Избранные произведения в трех томах. Том 3

Ничего этого Степан не знал. Возвращение родных принял как добрый знак доверия. Ему уже были известны сердечные дела обоих — и брата и племянника. Лелю видеть еще, правда, не довелось. Дмитрий сказал, что она хворает: продуло на морском ветру. Но и тут запутали Степана, и тут не знал он истинного дела. Не появлялась Леля на Овражной совсем не потому, что продуло ее на морском ветру, а и здоровая не могла она решиться прийти в домик, который уже давно привыкла считать родным, и встретить вдруг там чужого ей человека, да еще такого человека, который у собственных братьев и то доверия не имеет, который у гитлеровцев служил. Уж кому–кому, а Леле–то было известно, кто такие гитлеровцы и их слуги. Леля боялась, что при виде Степана непременно будет вспоминать пережитое, а от него, от этого пережитого, так болит сердце, что и жизни не радуешься и жить не хочешь. В этом проклятом пережитом осталось, сгорела все — и мама, и отец, и ее карие глаза, на которые мальчишки заглядывались, и все возможное будущее счастье, ставшее невозможным. Нет у нее настоящего счастья и не будет. Что принесла ей любовь к Дмитрию? Немножко радости и много, очень много горя. Что касается ее, то если скажет Дмитрий: «Умри, Леля, так надо», — умрет не задумываясь, не расспрашивая. А он? Ему с ней просто привычно. Она это знает, видит. Но все равно, все равно, даже если и много, очень много горя, но если есть хоть чуточку и радости, пусть будет так, лишь бы не рушилось и это. Во имя того, чтобы не было никаких новых крушений в жизни, она пойдет в домик на Овражной, снова пойдет, она переборет себя, бог с ним, с этим Степаном, и с ее воспоминаниями, но только пусть Дмитрий не торопит, ей надо собраться с силами.

Нет, Лелю Степан еще ни разу не видел, она еще не приходила. Зато несколько раз бывала в мазанке Андреева девушка, Капа. Когда она появлялась, Степан запирался в своей комнате: мешать не хотел. Но Капе не очень–то и помешаешь, она не из таких — решительная, держаться умеет, смутить ее нелегко.

В один из вечеров Степан лежал в своей комнатке на постели, огня не зажигал, лежал тихо, потому что проспал двенадцать часов, едва–едва проснулся и все еще чувствовал в теле усталость. Почти трое суток провел он перед этим без сна, ездил в дальний рейс за четыреста километров по скверным дорогам и возвратился еле живой. Степан лежал и думал о том, что хорошо бы чайку с вареньем выпить или горячих щец похлебать. Слышал голоса через тонкую дощатую стену, оклеенную обоями.

— Капа, — говорил Андрей, — я сейчас тебе скажу что–то очень важное, очень. Я тебе это сказал раз, но ты, наверно, не поняла.

Капа молчала.

— Так сказать или не сказать? — спросил Андрей.

— Как хочешь, — ответила Капа.

— А тебе разве все равно?

— Я же не знаю, о чем ты хочешь сказать.

— Знаешь, знаешь.

— Нет, не знаю.

— Нет, знаешь.

— Не знаю.

Даже Степан знал, о чем хочет сказать этой девушке Андрей. Просто удивительно, зачем прикидываться такой дурочкой.

— Капочка… милая… — У Андрея дрожал голос.

Степан представил себе этого крупного, сильного парня, — какой–то он сейчас там, за стенкой? «Эх, бедняга», — подумал о нем. Девчонку Степан не одобрял — зачем прикидывается? Совсем–совсем по–другому вела себя Оленька Величкина, когда он тоже вот так туманно говорил ей о своих чувствах. Он тоже волновался, не находил слов. «Я бы тебе сказал, Оленька, но вот никак…» — мямлил он. «Ну и не надо, не надо! — прошептала она. — Не надо. Я и так все понимаю». Она прижалась лицом к его груди. И все было ясно. А тут что?

— Капочка, милая… — повторял Андрей и вдруг не выдержал: — Я же люблю тебя! — закричал он страшным голосом; за стеной что–то грохнуло — табуретку, наверно, уронил.

За грохотом наступила тишина. С трудом различал Степан шепот Капы:

— Андрюша, хороший, дорогой. Я тебя тоже люблю. Очень, очень!.. Ну как ты этого не мог понять раньше?

— Капонька, — почему–то и Андрей стал шептать, — Капонька, я хочу быть с тобой… всегда, всегда с тобой…

— Мы и будем, Андрюшенька, будем.

— Всегда?

— Всегда, всегда, всегда.

Они так горячо шептались, такое электричество возникало в доме от их шепота, что Степан вытащил подушку из–под головы и положил ее сверху, на ухо. Слушать это все было невозможно. Да, пожалуй, и не следовало слушать.

Воскресным вечером Степан сидел дома один. Завод получил самосвалы новой марки, — читал описание незнакомой машины и руководство к управлению ею. Машина была сильная, на восемь тонн грузоподъемности, и довольно сложная. С трудом разобрался в ее электрохозяйстве. Прислушивался к шагам на улице. Дмитрий еще вчера сказал ему, что днем кое–кто должен прийти, так если он, Степан, никуда не собирается из дому, то пусть, так сказать, примет надлежащим образом этого кое–кого. Степан ждал Лелю, о которой не раз слышал от Андрея, что она хорошая, замечательная и очень любит Дмитрия. Но Леля все не шла. Не было и Дмитрия. Несмотря на воскресенье, он ушел с утра в цех. На стан должны были ставить новые валки, не мог, чтобы не принять участие в этом.