Избранные проповеди в дни Великого поста

На нынешний день приходится, между прочим, вот какое горькое воспоминание: старейшины иудейские собрались в дом Каиафы и рассуждали о том, как бы схватить хитростию Господа Иисуса и предать Его смерти. В эту пору, никем не прошенный, приходит к ним один из двенадцати, Иуда Искариотский, и говорит: Что ми хощете дати, и аз вам предам Его? (Мф. 26, 15) Они дали ему тридесять сребреников. Когда я прочитал сие место Писания, негодованием исполнилась душа моя и на старейшин, и на Иуду. Куда смотрели эти старейшины, что на себя и на народ навлекли вину и наказание богоубийства? И как мог решиться на такой поступок Иуда, который всегда так близок был к Господу и так ясно видел отпечатлевающуюся на Нем полноту Божества? Потом моя мысль перешла к характеру Иудина предательства; и между тем как я думал об этом, из совести начали возникать одно за другим дела мои собственные, очень похожие на дело Иуды. Чем дальше, тем больше. Тогда, вместо негодования на Иуду начало возрождаться опасение за себя, и внутренний голос сказал мне: «Оставь ты Иуду, обратись скорее на себя и озаботься избежать участи его горькой».

С этим же, братие, выхожу и к вам. Я предполагал изобразить пред вами черноту Иудина предательства. А теперь говорю: оставим Иуду. Пересмотрим лучше свои дела, чтоб вычистить из жизни своей все, что носит какую-либо черту характера Иудина, и тем избежать падшей на него кары Небесной.

Что особенно поразительно в Иуде – это то, что ведь во время пребывания своего с Господом он был по жизни точь-в-точь то же, что и все апостолы. С ними ел, пил, ходил, проводил ночи, с ними слышал поучения и видел чудеса Господа, с ними терпел все нужды, ходил даже на проповедь Евангелия и, может быть, творил чудеса именем Господа; ни апостолы, ни другие никакой от себя особенности в нем не видели. А между тем под конец видите что вышло? Откуда же этот плод? Конечно, извнутри, из души. И вот, видите, внутри души зрело то, чему во время не было никаких признаков снаружи.

Знал ли даже сам Иуда, что у сердца своего он лелеял такую змею, которая сгубит его наконец? По обычаю врага нашего скрывать узы, коими опутывает он грешника, главную страсть всегда закрывает он разными сторонними благовидностями от сознания и даже совести и только тогда, как рассчитывает на верную погибель человека, выпускает ее – напасть – на него со всею неудержимою яростью. Можно, судя по сему, думать, что Иуда не видел всего безобразия своей страсти и сам себя сознавал не худшим других Апостолов. И пал, как бы не предвидя того.

Имея сие в мысли, братие, обратимся к себе и строгое учиним исследование самых сокровеннейших движений сердца своего, не останавливаясь на своей незазорной внешности. По внешности, посмотрите, чем мы худы? А между тем, кто знает, может быть, вокруг сердца увивается такой змей, который готов погубить нас, – и погубит, только представься случай. Припомню вам мысль св. Макария Египетского, который говорит: «Не хвались никакими делами и никакими подвигами. Но если ты сошел в самую глубь сердца своего и убил гнездящегося там змея, отравляющего ядом своим все проявления жизни твоей, тогда воздай благодарение Господу». Это разумел он или живущий в нас грех, или главную страсть каждого, в которую преобразуется тот грех. И вот на что паче всего обратите внимание при предлежащем вам самоиспытании и Исповеди. Ищите главную свою страсть. Ее обличите, ее выбросьте вон. «Не требует от тебя Господь, – говорит другой старец, – поста, когда страдаешь своекорыстием. Дай ему простоту милостынеподаяния. Не требует от тебя Господь знатных и славных дел, когда ты заражен тщеславием. Дай ему смирение и самоуничижение». Так и во всем другом. Господь хочет, чтоб мы ту особенно страсть обличили в себе и победить пообещались, которая нас паче одолевает, и в той особенно добродетели отличились, которая противоположна одолевающей нас страсти. Когда это сделаешь, тогда и все другие добродетели придут в строй и силу, а страсти ослабеют, ибо они держатся обычно около господствующей нашей страсти.