Избранные работы

Я тем более вправе привести это суждение (из 90-х годов), что, как мы можем сказать, по крайней мере в уголке на Рейне и Майне оно не вполне приложимо. И вообще наблюдается, что этот застой начинает исчезать и что к вопросам образования теперь все-таки в общем проявляется гораздо больше интереса и усердия, чем столетие тому назад. Но, в общем, и особенно в сравнении с Англией и Соединенными Штатами этот приговор остается, к сожалению, все еще верным. Иностранцы, а именно английские и американские наблюдатели наших образовательных учреждений, не могут в достаточной мере надивиться, как у нас все идет на шнурочке, как учат и работают у нас в школах, но также и тому, как терпеливо мирятся у нас с задаванием уроков и с какой доверчивостью родители предоставляют учителям и школьному начальнику располагать родом и мерой образования их детей. Они наблюдают более отчетливо, чем обыкновенно делаем это мы сами, что наши ученые абитуриенты уже непосредственно после окончания, как студенты, а тем более позже, окончив университет, теряют свое рвение к образованию и потом проводят в подавляющем большинстве свою жизнь как настоящие филистеры. Наблюдатели относят это на счет того общего недостатка инициативы, который вообще наблюдается у нас во многом, на недостаточное стремление к деятельности без приказания: серьезно и усердно делают все то, что обязаны делать, но ничего больше. Это усердие в действительности равносильно косности.

Если пытаются иногда привлечь университетских преподавателей к свободному делу народного образования, то они нередко отвечают: лучше, когда каждый занимается своим делом: ученый – за своим письменным и экспериментальным столом, библиотекарь, чиновник музея – за своими каталогами; основательность непременно потерпит ущерб, если попробовать поделиться своей ученостью с кем-либо, кроме тех, кто, как полагается, подготовлен для этого и кто «имеет на это право». Очень часто приходится слышать, что университет по статутам существует для того, чтобы давать образование слугам государства и церкви; все же то, что он пробует сделать за пределами этого требования, отнимается у той цели, которой он предназначен служить, и тому подобные вещи профессорской мудрости. Последнее, конечно, совершенно неверно: государство содержит профессоров для многочисленных специальностей, которые не имеют ничего общего с подготовкой для государственных и церковных должностей; университеты, а тем более другие высшие школы, открыты для достаточно подготовленных слушателей, совершенно не считаясь с целью подготовления к государственной или церковной службе. Но мы уж привыкли справляться всегда только о том, что приказано делать, вместо того чтобы интересоваться внутренней, существенной целью образовательной работы, и эту цель, конечно, надо думать, следовало бы искать в нации и в людях, а не в должностях.

Но не одна только косность (я разумею духовную и моральную косность, которая легко соединима с самой старательной работой с утра до вечера в какой-нибудь ограниченной области) стоит на пути нашей цели, но в конечном счете до сих пор эту работу затрудняет, да и не раз уже парализовала самую честную волю к выполнению нашей задачи, борьба экономических, политических и религиозных партий. Время, когда эти противоположности партий и при этом все сразу постоянно все более обостряются, не благоприятно, конечно, для стремлений, которые построены и направлены именно на совместную работу, на добрую волю к известному игнорированию этих противоположностей, на чистую объективность и спокойную деловитость. Но теперешнее чрезмерное напряжение всех этих противоположностей не может продолжаться дальше, и более тщательное наблюдение учит нас, что экономическое, политическое и религиозное развитие неудержимо стремится к внутреннему растворению теперешних партий и созданию вообще нового положения. Рудольф Эйкен говорил где-то о «резкости, почти жестокости абстрактных противоположностей» среди различных слоев народа. Он сделал совершенно верное наблюдение, что крайняя резкость, в свете которой часто понимаются эти противоположности, существует в действительности только в абстракции. У немца уж такая склонность к абстракции; живые силы культуры работают, наоборот, в ином направлении, абсолютно принуждая к повышению и углублению взаимных отношений между всеми органами социального тела. И если бы даже у нас совсем не было права рассматривать конечное преодоление этих препятствий в народной жизни как возможную и даже необходимо достижимую цель, то и тогда следовало бы действовать так, как если бы она столь же возможна, сколь и безусловно необходима для того, чтобы нация в заключение не разрушилась и не распалась на свои атомы. Как бы резко ни обострялись эти противоположности в данный момент, их надо рассматривать все-таки как такие, которые в конце концов должны быть преодолены. Это преодоление должно по крайней мере стоять перед нашими глазами как идеальная цель, как «далекая цель».