Как и любое вообще выражение, имя собственное проявляет себя, и именно в своей извещающей функции, как признак. Здесь в самом деле существует аналогия со штрихом мела разбойника. Если разбойник видит штрих мела, то он знает: это дом, который нужно ограбить. Если же мы слышим выражение имени собственного, то в нас пробуждается соответствующее представление, и мы знаем: это представление осуществляет в себе говорящий, и он хочет одновременно пробудить его в нас. Однако имя кроме этого обладает и функцией выражения. Извещающая функция – это только вспомогательное средство для функции значения. Дело ведь, в сущности, не в представлении; не о том идет речь, чтобы направить интерес на него и на то, что могло бы к нему относиться, но направить интерес на представленный предмет, как предмет подразумеваемый и, следовательно, названный, представить его как таковой для нас. Так, лишь в высказывании он появляется как предмет, о котором нечто высказывается, в высказанном желании – как тот, относительно которого нечто желают, и т. д. И только ради этого собственное имя, как и любое другое, может стать составной частью единых комплексных выражений, составной частью высказанных утверждений, высказанных пожеланий и т. п. По отношению к предмет у собственное имя не есть, однако, признак. Это сразу же становится ясным, если мы обдумаем, что к сущности признака относится то, что он оповещает о факте, о существовании, в то время как названный предмет не нуждается в том, чтобы считаться существующим. Когда Милль проводя свою аналогию, допускает, что связь между именем собственным и представлением названной этим именем личности по существу такая же, как между штрихом мела и домом, и одновременно, однако, прибавляет: эта связь существует, чтобы мы, как только знак попадает в наше поле зрения или возникает в мышлении, могли бы мыслить индивидуальный предмет, то эта аналогия – и как раз посредством этого прибавления, полностью разрушается.
Милль справедливо подчеркивает различие между теми именами, которые сообщают нам «знание» относительно предмета, и теми, которые этого не делают; однако ни это, ни равнозначное различие между соозначающими и не-соозначающими именами не имеет дела с различием значимого (des Bedeutsamen) и лишенного значения (Bedeutungslosen). В основе своей, впрочем, первые два из названных различий не просто в логическом смысле равноценны, но именно тождественны. Речь идет просто о различии атрибутивных и неатрибутивных имен. Сообщить «знание» о некоторой вещи и сообщить ее атрибут означает здесь одно и то же. Конечно, это важное различие, называет ли имя свой предмет непосредственно или же оно называет его, сообщая присущие ему атрибуты. Однако это различие существует внутри рода «выражение», точно так же как параллельное и в высшей степени важное различие между значениями имен, или логическими «представлениями», которое отделяет атрибутивные и неатрибутивные значения, есть различие внутри единого рода «значение».
Д а Милль и сам чувствует это различие, он сам иногда вынужден говорить о значении собственных имен и, наоборот, – о значении в «собственном» или «строгом» смысле имен соозначающих; при этом ему было бы, конечно, лучше говорить о значении совершенно в новом смысле (который никоим образом не следовало бы принимать). Во всяком случае, тот способ, каким выдающийся логик вводит это важное различие между коннотативными и неконнотативными именами, во многом способствует тому, что смешиваются только что затронутые различия совершенно разного рода.
Нужно, впрочем, обратить внимание, что миллевское различие между тем, что означает (bezeichnet) выражение, и тем, что оно со означает (mitbezeichnet), нельзя смешивать с просто сходным различием между тем, что именует имя, и тем, что оно значит (bedeutet). Изложение Милля особенно способствует этому смешению.
Насколько важны все эти различия и как мало это относится к сути дела – рассматривать их поверхностно как «просто грамматические», умаляя их ценность, покажут дальнейшие исследования; можно надеяться, что они прояснят то, что без четкого отделения простых различий, предложенных нами, нельзя и думать о разработке достоверных понятий представления и суждения в логическом смысле.
V Об интенциональных переживаниях и их «содержаниях»
Введение