Время, в которое мы теперь вступаем, было великим временем его жизни, периодом полной и в то же время непосредственной деятельности, очень быстро распространившей свое влияние на самые широкие круги. Правда, одно время казалось, что направление этой деятельности стало иным, как будто великие социальные цели отошли теперь на задний план, а главный, пожалуй, даже исключительный интерес для него приобрели методы школьного преподавания и обучения элементарным предметам. Меж тем это лишь так казалось. Песталоцци продолжает стремиться к тому же, чего он хотел раньше. Но в эту пору, когда он сам снова погрузился в работу воспитателя, он ясно видит, как много еще нужно сделать, чтобы поставить народное воспитание, по существу, хотя бы только и в очень скромных размерах, на действительную здоровую почву. Очередною задачею теперь было установить сначала вообще истинные
Таким образом, Песталоцци теперь только пришел к исследованию основных принципов, или «элементов», сначала образования рассудка, а затем и образования воли и творческих сил человека. Это приводит его к исследованиям, которые лежат в области философии человеческого познания, человеческой воли и творчества. С невероятной уверенностью своей интуиции он познает основное значение математических элементов, числа и формы пространства для всего действительного понимания вещей, чего не происходило уже со времен Платона. Непосредственно к математике он присоединяет рисование, которое он гениально познает как свободное построение форм по их собственным внутренним законам, а не как простое срисовывание встречающегося нам внешним образом материала. От рисования он тотчас же легко переходит к техническому образованию, которое в силу социального интереса было так близко его сердцу. Планомерное упражнение органов чувств уже со школьной скамьи кладет основание всем реалистическим ветвям преподавания. Прямо-таки удивительно, какую форму приняло построенное на знании родной земли преподавание в Ифертене под руководством и в духе Песталоцци, хотя оно и было изобретено и выполнено его сотрудником Тоблером. Детей уводили в горы Юры и заставляли их на месте изучать рельефы гор, а затем по возвращении в школу они должны были из глины лепить виденное, и только тогда их подводили к географической карте, основательное понимание которой достигалось теперь играючи. Так и всюду изучали вещи сначала на самих вещах, а не на словесном описании и не на снимке, которые служили только во всех случаях необходимою помощью; от дела переходили к изображению, от изображения – к слову, вместо обычного обучения, которое давало только слова и предоставляло самому ребенку отыскивать по ним вещь; или в лучшем случае, как это делали Коменский и Базедов, показывали предметы в большом атласе, и если он был нарисован даже Ходовицким, то и тогда это была только слабая репродукция, потому что таким образом можно получить только очень бедный экстракт из бесконечного богатства мира. В сущности, это тоже только пустая абстракция вместо живой действительности, как и не имеющее определенной формы слово.